Полярник
Шрифт:
Ага, ясно, где-то чуть повысился уровень или наоборот, чуть понизился. До утра доживем? Доживем. Плюешь через плечо перед уходом, забираешься вновь в постель, но уже просто так не уснуть — все-таки сбегал вниз — вверх. Только задремал — а вот получите очередную вводную. Два раза сбегаешь за ночь туда обратно — и все, можно считать, что отдых удался. Активный отдых.
Мой сменщик был из породы всезнаек: все знал, всем был недоволен. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Через два дня знакомства я уже без всякого стеснения орал на него в ЦПУ, утомившись его критическим замечаниям по любому поводу. Кричал дико, по — сержантски,
Пару дней я еще спускался в машину, переодевался в рабочий комбинезон, делал вид трудовой активности, но потом случилось радостное событие, благодаря которому я потерял рабочую одежду, а вместе с этим я перестал появляться в машинном отделении.
А случилось это под вечер рабочего дня, когда небольшой тайфунчик уже сбавлял обороты и хоть заливал палубу волнами, но все реже и реже. Целый день мой подельник изводил меня каверзными вопросами, так что я уже начинал чувствовать свою полную непригодность, как механика. Вся наша тесная компашка собралась в ЦПУ: дед, электришен и мы вдвоем, два вторых механика. С электромехаником еще можно было пообщаться, но с этими двумя! Я потянулся на выход со словами:
— Пойду воздухом подышу!
В это время на палубе изредка пробегали потоки воды, все вокруг было в сплошной водяной пыли, сгущались сумерки. Самое удачное время для моциона.
За моей спиной, по крайней мере, два пальца мысленно покрутили у висков.
На корме стоять было скучно, почему-то меня тянуло на бак, чтобы подобно жертвам «Титаника» раскинуть в разные стороны руки и вдохнуть морской воздух полной грудью. Не такой, конечно, как у Кейт Уинслетт, а сугубо мужской, мускулистой и чуть волосатой.
Да, на носу судна было стоять хорошо, волны почти не доставали, накатывались чуть сбоку. Ветер не терзал ледяными иглами, был достаточно свеж, но не холоден. Кальмары пока не летали. Словом, то, что мне в этот момент было необходимо.
Я раскрыл бризу свои объятья, прокричал морю свое «э — хе — хе — хэй — йа!!!» и сразу покрылся мельчайшими капельками воды. Но это было нестрашно.
Захотелось думать о «хорошем, только о хорошем». О вечном, например.
Когда какая-то безымянная штурманская сволочь выключила питание на компьютер мостика (а это случилось ранним утром новогодней ночи), старый поляк — капитан вызвал в рубку всю несколько утомленную празднованием машинную команду. Для нас троих был его категоричный приказ — срочно восстановить электроснабжение для компьютера, потому что именно сейчас, когда в офисе все нормальные люди находятся на каникулах, он должен отправить отчет о выполненной сварочной работе. Без этой информации офисные крысы и мыши не смогут нормально наслаждаться пустотой помещения.
Олег, электромеханик, ответил:
— Сейчас, надо подумать.
— Что тут думать! — взвился капитан. — Найди мне питание немедленно!
— Если я не буду думать, то стану штурманом, как Вы, — ответил Олег, наклонившись к компьютеру и на задней панели включив выключатель. Питание сразу возобновилось.
— Ну, а я здесь зачем? — поинтересовался старший механик Игорь.
Капитан
— Это очень важно!
И на всякий случай отбежал к окну.
Я промолчал.
Чего-то у меня не очень получается настроиться на философский лад. Я начинал понемногу пропитываться влагой, поэтому быстро предпринял вторую, последнюю попытку. Почему-то на сей раз вспомнились судовые туристы.
Есть такая категория бездельников, оказывается. Покупают они себе тур на какой-нибудь грузовой теплоход и ездят с ним некоторое время, обитая в свободной каюте. Вот уж, действительно, у кого с головой не все в порядке.
Ехали мы разок северным морским путем в Канаду. Атлантика буянит бесконечно и крайне свирепо. Спать невозможно — удары волн о корпус судна сбрасывают с постели. Качает жестоко, катается из угла в угол, бьется и ломается все, что угодно. Кушать можно лишь стоя, расставив ноги и упершись спиной в переборку. Лопаются трубы, их приходится чинить по ходу дела. Оборвался с места крепления гак грузового крана. Вовремя заметили слабину, матросы завели троса и вручную пытаются набить его. Если не удастся, то размолотит половину надстройки вместе с рубкой, оборвется стрела. В общем ситуация близка к критической.
Два туриста из Германии, разряженные, как сектанты неизвестной (пока) в России секты наперегонки бросаются в рубку с цифровыми камерами наперевес. Они, мешая надрывающемуся народу, снимают действие, восторженно кивая друг другу. Боцман — филиппинец, грубо пихает одного с пути, матрос, балансирующий с талевкой, поддает пинка другому. Но туристы довольны — такое шоу!
Когда проблема решена ценой неимоверных усилий филиппинской палубной команды, сектанты интересуются у мастера, нестарого еще поляка:
— Это у вас называется «Борьба за живучесть»?
Тот в ответ устало кивает седой головой.
— Круто, вот бы заснять момент, когда судно тонет после неудачной борьбы! — восторженно щелкает пальцами турист повыше ростом.
Капитан темнеет лицом.
— Ну, а что вы делаете, если судно вдруг утонет? — не унимается турист пониже.
— Тонем вместе с пароходом и молимся Богу!
— Круто! — в один голос восхищаются сектанты.
Они переговариваются на немецком, глаза горят возбуждением.
Капитан, устав слушать их бред (он понимал по-немецки), достает сигарету и, щурясь от дыма, сам задает вопрос:
— А что будете делать вы, если наше судно начнет тонуть?
Туристы переглядываются: они не понимают смысла, ведь они заплатили деньги за билет, а, стало быть, к команде никакого отношения не имеют.
— Понятно! — подытоживает мастер. — Вы будете энергично махать своими ручонками и улетите на берег получать неустойку.
Сектанты пожимают плечами:
— А причем здесь мы?
Капитан тоже пожимает плечами:
— Точно, ни при чем. Ведь вы же едете на другом пароходе!
Все-таки торчать на носу, намокая все больше и больше, становится неуютно. Я в задумчивости продекламировал, обращаясь к хмурому небу:
— Над землей бушуют травы,
Облака плывут кудрявы.
И одно, вон то, что справа -
Это я. Это я, и нам не надо славы.
Мне, и тем, плывущим рядом.
Нам бы жить — и вся награда.
Но нельзя.
Я потянулся в обратный путь. Спокойствие, за которым я сюда пробирался, как-то не обнаружилось. Нашел, скорее, какое-то раздражение.