Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
Шрифт:
– Эй, козлобои! – громко выкрикнул Елисей. – Кончай скотину мучить. В город надобно.
Василиск с Лихом оглянулись на голос, и Серега громко охнул. Костяшки на столе вдруг ожили сами собой, в мгновение ока из них высунулись ножки да рогатые головенки, и стадо малюсеньких козликов кинулось врассыпную.
– Что это? – прошептал Бубенцов.
– Ерунда, – успокоил его Елисей. – Ты бы посмотрел, что здесь твориться, когда они в «дурака» режутся. Такой рев-перемат стоит, что уши в трубочку заворачиваются.
– Так они что ж, людьми…
– Не людьми, а дураками, – поправил его кудесник, – а это, уж поверь мне, не одно и то же.
«Господи, с кем я связался? – в какой уж раз задумался Серега. – Они же все НЕЛЮДИ, кто благороднее, кто нет. Даже боги… Может, они и выше нас, мудрее, чище, но все едино они – не мы. Они чужие для нас – русских двадцатого века. Мы просто о них забыли, выбросили из своей генетической памяти. Но правильно ли это – вот в чем вопрос? Разве они виноваты, что стали для нас чужаками, что мы отреклись от них, приняв религию другого народа. Почему так произошло? Загадка. И судя по всему, даже боги не знают на нее ответа. Или все же знают, но не хотят говорить мне всей правды?»
Сергей при всем желании не мог ответить на этот вопрос, но где-то в глубине души, он чувствовал, что дело обстоит еще хуже, и сами боги до сих пор не поняли, что же произошло тысячу лет назад, когда собственный народ чуть ли не в одночасье вдруг отрекся от своих традиций, верований и обычаев. Что-то они недосмотрели, прозевали, профукали, а когда спохватились, было уже поздно.
«В городе, надо заскочить в библиотеку, – подумал Бубенцов, – взять литературу, связанную с тем периодом. Хотя… Разве это что-то даст? Мне ли понять то, что недоступно бессмертным?..»
– О чем задумался, литератор? – вывел его из прострации голос кудесника. – Садись, поехали.
Серега только сейчас заметил, что Елисей уже сидит в машине, а Лихо Одноглазое стоит подле открытой дверцы в почтительном ожидании.
Сергей забрался в салон, Лихо захлопнуло дверцу и оббежав авто, уселось за баранку.
– Ты уж не гони, – сказал Елисей. – Знаю я тебя Лихо…ча.
– О чем речь? – пожало плечами Лихо и со всей силушки надавило на педаль акселератора.
На въезде в город их, несмотря на служебные номера, все-таки тормознул гаишник. Впрочем, удивляться тут было нечему. Километра за два до поста Лихо, наскочив на бугорок, подняло машину на два колеса, да так и гнало ее со скоростью сто тридцать километров в час, не обратив ровным счетом никакого внимания на ограничительный знак с огромной черной цифрой «40».
Бубенцов к тому времени был на грани истерики, а Елисей охрип, пытаясь втолковать «безмозглой нечисти», какие кары ее ждут в ближайшем будущем. Но Лихо даже ухом не повело. Да и какими напастями его можно было пронять, если оно само по себе было лихом?
Однако на дикую трель гаишника Лихо среагировало: аккуратно положило машину на четыре колеса и выжало тормозную педаль до полика.
– В-ваши п-права! – заикаясь от возмущения и праведного гнева, закричал дорожный инспектор, подбегая к «волге».
– Из-за такого пустяка ты меня тормозил?! – изумилось Лихо. – Мои права записаны в Конституции Союза Советских Социалистических Республик. Возьми да почитай, если не знаешь, а мне некогда. Лопух!
И Лихо вновь рвануло машину с места.
Ошалевший от такой наглости лейтенант сунул в рот свисток, собираясь выдохнуть через него все свое возмущение, но тот почему-то не засвистел. Да если б просто не засвистел! Он вдруг ожил и, распирая губы, нагло полез в рот. Инспектор дико заверещал и попытался сплюнуть его на землю. Но тщетно. Свисток каким-то невероятным образом приклеился к губам.
Тогда постовой ухватился за него пальцами и потянул изо всех сил. Однако и из этой затеи у него ничего не получилось. Пальцы соскальзывали, не в силах уцепиться за что-то мягкое и ослизлое. Гаишник, превозмогая отвращение, попытался вытолкнуть это нечто языком. Но оно, обнаружив лазейку между зубами, тут же начало протискиваться еще глубже.
И блюститель дорожного порядка пошел на отчаянный шаг. Он позволил этой пакости чуточку продвинуться вперед, а потом с силой сжал челюсти. Зловонная жижа обволокла язык и нёбо, но лейтенант мужественно разжал зубы и сплюнул поверженное чудовище на асфальт, а потом еще долго пялился на огромного слизняка, неизвестно каким образом оказавшегося у него в руке вместо свистка. Впрочем, свой гаишный атрибут дорожный инспектор так и не обнаружил, что навело его на некоторые размышления, приведшие в конечном итоге к рапорту о переводе в отдел по борьбе с должностными нарушениями. С этого момента лейтенант с распространенной русской фамилией Козлов возненавидел привилегированный класс и беззаветно ринулся на борьбу с оным.
Однако все это произойдет в будущем. Пока Козлов все еще тупо пялился на слизняка, а Лихо, выписывая кренделя по улицам Волопаевска, подогнало машину к дому номер тринадцать по Лысогорской улице и, посмотрев на часы, радостно сообщило:
– Восемь километров за четыре минуты десять секунд. Правда, секунды можно списать на гаишника.
– Не был бы ты Лихом… – процедил сквозь зубы Елисей, выбираясь из машины.
– И что? – спросило Лихо. – Договаривай, коль начал.
Но Сергей ухватил кудесника за руку и потащил к подъезду, бросив на ходу:
– Возвращайся в гараж. Обратно мы сами доберемся.
– Как скажешь, начальник, – пожало плечами Лихо. – Я ведь хотел, как лучше. С ветерком. А с вами все равно ничего бы не случилось. Я ведь лихо для чужих, не для своих.
– Все равно поезжай, – сказал Елисей. – Мы обратно на ковре-самолете доберемся…
– У тебя что, и ковер есть? – спросил Серега, когда они вошли в подъезд.
– Когда был в Тибете по обмену опытом, на дудку-самогудку у одного из местных джинов сменял. И я доволен, и он радехонек, как слон. Теперь все джины под его музыку пляшут. Они ж на Востоке, жуть, как власть любят.
– Можно подумать, у нас не любят.
– У нас – по-другому, – возразил кудесник, открывая дверь. – Заходи.
Бубенцов переступил порог и замер. Вся стена в елисеевой прихожей была увешана черепами, да если б звериными… Нет, человеческие черепушки пялились на Серегу пустыми глазницами и приветливо щерились остатками зубов.
– Что это? – прошептал Бубенцов, пятясь назад.
– Да не боись ты! – хмыкнул Елисей. – У Ярового на раскопках был под Тирасполем. Это черепа скифов да сарматов.