Полынный мой путь (сборник)
Шрифт:
Конечно, об одежде кумыков нужен отдельный разговор, мало известно о ней. А можно было бы рассказать, например, о штанах. Самые древние в мире брюки нашли при раскопках тюркских курганов на Алтае. У предков они назывались «шарвар».
Женская одежда отличалась изяществом, наверное, поэтому наши женщины были похожи на лебедушек. Не идет – плывет, не касаясь земли. Их грацию подчеркивали шали с тонкой и длинной, словно ветки плакучей ивы, бахромой. Кумыкские женщины ценили украшения, их носили даже маленькие девочки. Бусы, пояса, серьги, кольца в каждом роду передавались из поколения в поколение. Однако
Богачом называли человека с широкой душой, в которой есть место родственникам, друзьям и гостю, конечно. Богач – это человек, у которого море чувств и мыслей, к нему, как к роднику, тянулись люди. Прадедушка Абдусалам – по старинным кумыкским меркам – считался богачом.
Правда, больших денег у него не было, а почтение людей было – в любом доме, начиная от шамхала, радовались ему, великолепному собеседнику, украшению любого застолья. Что еще надо для доброго человека?
В 1902 году, в канун своего 70-летия, Абдусалам Аджи, человек, «склонный к философским размышлениям», поехал в Ясную Поляну к другому «склонному к философским размышлениям» человеку, подарил ему бурку. Они беседовали. От Льва Толстого прадедушка второй раз пошел в Мекку… Это было событием не только его жизни.
Два раза отправиться в это святое путешествие мало кто позволял себе. Ведь шли пешком и жили на подаяния, восемь-девять месяцев занимала дорога. То был настоящий хадж, какой и положен паломнику. Видимо, там, в Мекке, или по дороге к ней, он познакомился с известным бакинским предпринимателем Тагиевым – человеком большой души и светлых помыслов.
Теперь я знаю почти точно, что было дальше, после возвращения, – по крайней мере о нескольких его днях. Об этом мне рассказало письмо из Баку от незнакомой женщины. Эльмира Алиевна Абасова написала об их семейной истории, которая передается из уст в уста с 1903 года.
Тогда ее дед Абдулали, еще молодой человек, поехал из Баку к нам в Аксай, который славился по всему Кавказу великолепными табунами. На аксайской базарной площади стояла толпа. Вдруг все обернулись на высокого человека, подходящего к площади. Он шел легкой походкой, поигрывая тросточкой, как было принято тогда. «Это был рослый, живой, несмотря на годы, человек, – пишет Эльмира-ханум. – Походка говорила о его былой воинской службе. При виде этого человека толпа стала расходиться, по обычаю уважения к почтеннейшему лицу».
«Дед рассказывал, – пишет дальше мой корреспондент, – что Абдусалама называли небесным человеком – святым. Он подошел и, улыбаясь, сказал: «Гость из Баду – мой гость…» Слово «Баку» в Дагестане модно было произносить именно так, с легким французским прононсом, в этом был свой шарм. Прадедушка первым делом спросил о здоровье своего знакомца Тагиева.
Молодой гость был ошеломлен. А еще он запомнил обилие книг в доме и Коран в позолоченном переплете, который Абдусалам привез из Мекки. (К слову, Коран в 1960-е годы какой-то негодяй украл у моей тетки в Махачкале.)
Наутро Абдусалам сам выбирал кобылу для гостя, он понимал толк в конях… На пути из Аксая в Баку на счастливого обладателя молодой красной кобылы напали разбойники, жить ему оставалось минуту, но тут кто-то увидел на кобыле тавро Аджи. Узнав, что перед
Словом, в XX веке мы, Аджи, породнились с Баку. Туда переехал мой дедушка, Салах, он начал работать у Тагиева инженером, потом заимел свой нефтепромысел в Сураханах. Все-таки первый инженер Дагестана, дело знал, работы не боялся, быстро сумел наладить производство. Так Баку, как и Санкт-Петербург, стал для меня родным городом. Здесь наш дух!
Удивительно, как же много всего интересного было у нас в семье… И я не знал об этом. Не рассказывали. Дедушка играл в карты с Эммануэлем Нобелем, тем самым, дед которого учредил Нобелевскую премию. Нобели извест-ны чуть ли не как единственные бакинские нефтепромышленники, а кумык, который работал рядом, забыт. О Тагиеве хоть что-то помнят. А у наших дела, между прочим, шли не хуже, чем у Нобелей. По крайней мере, дедушка построил в Дагестане коньячный и другие заводы.
Вот вам «тюркская проблема». Оказывается, и кумыки что-то умели.
Аксай, наш родовой аул, теперь забыт. Как бездомная собака, ютится он в степи на границе с Чечней. Понаехали в него отовсюду. А кумыков – кого выселили, кто сам уехал. В Дагестане не осталось ни одного кумыкского района! Да что района! Нет даже селения, где живут только кумыки. Я встречал переселенцев из Дагестана в Тульской, Рязанской, Курской, Воронежской областях. Сироты. Очень много их в Западной Сибири.
Не поют в Аксае наших песен, умолкла гармошка, другая там слышится речь. Правда, сохранились кумыкские кварталы, где хоть какое-то подобие прежнего – чисто, ухожено, аккуратно, но очень бедно. Дома, построенные лет сто назад, доживают свой век. Нищая старость кругом.
– Не знали, что такая «дружба народов» получится, – от души сказал один аксакал.
Тысячи горских семей были насильственно вывезены в 50-е годы на Кумыкскую равнину. Им выделяли лучшие участки, в несколько раз большие, чем у потомственных жителей равнины. Переселенцам давались ссуды, которые местным и не снились. Режим максимального благоприятствования за счет кумыков привел к тому, что на равнину добровольно потянулись тысячи семей горцев. Кумыкские поселения лишились пастбищ, садов, захирели. Закрыли кумыкские школы, культурные центры, стали уничтожать памятники нашего народа, кому-то они мешали. Все это называлось «советской национальной политикой» или «дружбой народов»: коверкали жизнь и горцам, и кумыкам.
В Аксае уже овцу не прокормишь – негде. Давно нет тучных отар, о которых упоминал Лермонтов. Отсюда и нищета.
Рядом с кумыками жили казаки. От них остались теперь только названия сел – Покровское, Петраковское, а самих их выселили. Были немецкие поселения в Дагестане, но немцев тоже выслали, кого в Сибирь, кого в Казахстан. «Нет народа – нет проблем» – таков был девиз национальной политики. С кумыками так и остались «отдельные проблемы», не удалось решить их сразу: слишком уж заметный народ на Кавказе. Его в эшелоны не загрузишь, как карачаевцев или балкарцев, численность которых была намного меньше.