Полынья
Шрифт:
– В Нагорной проповеди сказано, что человек совершает прегрешение даже в мыслях своих.
– Ну это уж дудки! – возразила дочь. – В мыслях человек должен быть свободен от любых препон, в том числе от моральных. Мораль – это для людского сообщества, чтобы там не перегрызли глотки друг другу, а личность должна развиваться, идти вперед, открывать в себе еще сокрытое… Личность антагонистична коллективу, и она его движет. Для этого она и берет на себя ответственность за других. А коллектив никогда ни за что не отвечает. Наш с тобой социализм рухнул именно тогда, когда число безответственных превысило допустимое для выживания социума значение.
– Но это философия оправдания человеческих
– Ты уже оправдан, папа. Ты хороший отец, и ты был нормальным мужем. Уж поверь мне. Я в этом кое-что понимаю. А насчет мамы – не было у нее никого, кроме тебя…
И то, что у нее не было, а у него было, теперь представлялось ему ее моральной победой над ним.
Кстати, выяснилось, что дочь абсолютно не помнила тот единственный случай, когда при ней Алексей вышел из себя – в ответ на какие-то ничем не обоснованные придирки жены он в бешенстве схватил табуретку и запустил ею в стену, а семилетняя дочь закричала: «Папа, не бей маму!» От того удара в гипсокартоне стены еще лет десять, пока они не переклеили обои, оставалась внушительная вмятина.
17 часов 30 минут
Снова все распутав и наладив и покатив, на сей раз он остановился еще ближе к пристани – до нее оставалось метров триста, но его уже отнесло так далеко от его первой главной лыжни, что двигаться дальше не имело смысла. Снег был легкий, рассыпчатый, затупившиеся лыжи невозможно было закантовать в жестком насте, сопротивляться мощной тяге Алексей не мог – и его просто волокло поперек желаемого направления.
В общем, он решил, что с него на сегодня хватит, – осталось сложить кайт, смотать оснастку и пехом дойти до причальной стенки, а там подняться, переобуться и двинуть к берегу. Но оттуда доносился лай собак, и он вспомнил, что та территория охраняется. Не только собаками, но и людьми. Паспорта у него с собой не было, а разборок, порванных брюк и задержаний как-то не хотелось. Придется идти в обход. Это еще плюс километр. Сложенный кайт он запихнул в рюкзак. Снятые лыжи соединил прочной резинкой от эспандера. Посмотрел на часы – прошло сорок минут, а дочь не звонила. Он полез в накладной нагрудный карман куртки за телефоном – его там не было. Не было и во внутренних карманах куртки, и в карманах лыжных брюк…
Как же так? Уронил? Потерял? Однажды он уже терял на заливе мобильник и тоже из-за кайта. Он ощупал куртку, жестко перепоясанную трапецией, за крюк которой и цепляешь соединенные между собой стропы кайта – одними руками это чудовище не удержать. Телефон мог из кармана выпасть внутрь куртки, однако его там не было. Значит, он выпал наружу – Алексей ведь не раз наклонялся, возясь с кайтом, – мобильник мог запросто выскользнуть, если клапан кармана не был на липучке… Алексей подумал о всех занесенных в аппарат номерах, которые теперь утратит, а еще о том, во сколько обойдется новый телефон при нынешнем (он надеялся, что временном) безденежье. Не клянчить же постоянно деньги у дочери. Потому он решил вернуться обратно по следам к своей предыдущей остановке, где он и говорил по мобильнику в последний раз. Видимо, там и выронил его, ковыряясь в купольной оснастке с ее чертовыми узелками…
Миновало года два, прежде чем Алексей пришел в себя и зажил прежней жизнью, разве что теперь без жены, добавив к своим старым два новых увлечения – кайтсерфинг и социальные сети Интернета. Вообще Интернет вдруг открылся для него совершенно с новой стороны, о которой он прежде и не подозревал, пользуясь им лишь как справочником и деловой почтой. Оказалось, что самое интересное там – это онлайновое межличностное общение. Он завел
И правда – что такое ныне корректор, когда в программе Ворд, которой пользовался и он для своих текстов, был заложен свой собственный корректор, отмечавший не только неправильные орфографию и пунктуацию, но даже корявый синтаксис. Хорошо хоть, что в русском языке для Ворда было предостаточно ловушек, перед которыми программа была бессильна, так что без реального корректора все равно было не обойтись. Но вот редактирование текстов – навык, которым он гордился, – вообще стало превращаться в анахронизм, поскольку, если судить по Интернету, количество пишущих выросло в геометрической прогрессии. Писательство на глазах переставало быть профессией избранных, привилегией, утверждаемой принятием в профессиональный творческий союз. Вместе со свободой слова пришло его абсолютно демократическое обесценивание – дескать, мели Емеля, твоя неделя… Однако нельзя было не заметить, что многие и многие весьма искусно управляются с современным языком, который ведь тоже за полтора десятка последних лет взорвался новыми словами и словечками – некоторые из них блестели, переливались, как жемчуг, добытый из неведомых прежде языковых глубин…
На этом фоне Алексей старался соответствовать негласным требованиям. Постепенно у него сложился собственный круг читателей и – что еще интересней – читательниц, с некоторыми из них он даже переходил на более продвинутую, почти интимную переписку по электронной почте, когда уровень доверительности уже не допускал общения в открытую. На всякий случай он выступал под «ником», и вместо своей фотографии («аватарки») у него стоял профиль Анубиса, древнеегипетского бога умерших. Так что в Интернете был и он, и одновременно не он, во всяком случае, не тот он, которого можно было бы легко раскусить.
Приятность виртуального общения в известной мере заменяла ему общение в реале, где у него оставалась подруга, ничего от него не требовавшая, несмотря на его вдовство, и охотно принимавшая у себя. Подруга была почти на двадцать лет моложе его, разведена, детей не имела и была совладелицей одного из городских салонов красоты, отчего и сама была всегда ухожена. Она отправлялась с Алексеем в постель в изысканном и редко повторяющемся наборе интимного туалета – лифчик, пояс, подвязки, кружевные полупрозрачные трусики, ажурные чулки… Постепенно освобождая от этих нарядных излишеств ее маленькое стройное душистое тело, он не на шутку возбуждался и к самому желанному моменту всегда был безотказно вооружен. Правда, для хозяйки комплектов дорогого нижнего белья его вооруженности было, как правило, недостаточно, поэтому на краю кровати всегда лежало несколько плеток и розог, которыми надо было несильно, но чувствительно ее отстегать по мягкому месту. Чаще всего при этом он должен был играть роль барина, а она – простую дворовую девицу, которую тот якобы наказывал за провинность – то ли за разбитую крынку молока, то ли просто впрок.
Конец ознакомительного фрагмента.