Полюби меня
Шрифт:
– Кира!
– воскликнул брат, поднял меня и покружил на руках. Лишь недавно ему исполнилось 17 - а он уже почти догнал по росту и ширине плеч Александра.
– Вера дома?
– спросила я.
– Есть готовит - синхронно ответили мужчины и поглядели друг на друга, улыбаясь. Дабы не нарушать трогательный момент отца с сыном я шмыгнула в дом, из которого тянулся запах жареного мяса. В коридоре я разулась и сразу попала в большую кухню, выполненную из дуба в деревенском стиле.
Вера стояла спиной ко мне, мешая скворчащее мясо в сковороде. На ее стройной талии был завязан фартук. Развернувшись и увидев меня, она сразу улыбнулась.
– Садись, садись. Диеты - это хорошо, но что то ты пере худела, ребенок мой.
– Она наложила мне полную тарелку дымящегося еще мяса с тушеным картофелем. Я неспешно принялась за еду, больше из уважения к ней, чем от голода, хотя готовила Вера очень и очень вкусно.
– Какие новости о Наде?
– Имя это слетело с ее губ легко и небрежно, раньше, пока мы не были уверены, что мама жива, мы боялись его произносить.
– Все также, ждем.
– письмо должно было вот вот прийти, но не только о нем шла речь. Мы ждали сентября, дня коронации Аэрто, Александр должен будет присутствовать на коронации в Октавии, он и меня обещал взять, чтобы дать возможность увидеться с мамой. Мысль о том, что может быть меньше чем через две недели мой любимый должен будет навсегда уехать в Октавию, я гнала прочь.
– Что-то случилось? Ты после той поездки в Петербург сама не своя, - Вера смотрела на меня взволнованно, она назвала меня детским прозвищем, к которому прибегала очень и очень редко - утенок, я волнуюсь.
Да, меня, Киру Белову, грозу офисного планктона и правую руку главы оппозиции в далеком северном государстве в детстве называли утенком. Просто волосы у меня тогда были почти желтые.
– Не знаю, как сказать.
– На секунду я задумалась, пытаясь правильно подобрать слова - Я безнадежно и безответно влюблена.
И вот фраза была сказана, она упала бетонной плитой с моей души. Вера пока не понимала всей трагичности моей ситуации, но сняла фартук, открыла окно и крикнула все еще играющим мужчинам
– Эй там! Еда готова, мы с Кирой пойдем наверх, щебетать о своем, о девичьем.
Затем она достала бутылку красного вина, Федор, увидев ее действие сквозь широкое окно, возмущенно крикнул:
– Что у вас там за разговоры такие, что пьянствовать решили?
Он очень негативно относился к любому проявлению нездорового образа жизни и пытался яростно блюсти мать.
– Вер, действительно, я же за рулем.
– Останешься у нас, жизнь в своем доме имеет преимущества. Места, хоть отбавляй.
– А если я вдруг понадоблюсь Александру?
Ее иссиня-черные брови поползли вверх, зеленые, цвета летней листвы глаза хитро прищурились:
– Во-первых, у тебя законный выходной. Во-вторых, помниться, он уже как-то приезжал за твоим нетрезвым телом после моего девичника. Если ты настолько ему нужна, сам и заберет.
И она, пританцовывая направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. В одной руке она держала бокалы, в другой бутылку с вином из которой с хлопком уже вытащила пробку. Мне осталось достать сырную нарезку из холодильника и идти за ней.
Мы устроились на полу с пробковым покрытием, включили какую-то фигню для медитаций, у веры была тьма разных дисков подобного рода, разлили вино по бокалам. Комната была маленькая, но светлая, почти пустая, если не считать двух мягких пуфов и столика с ноутбуком. Вера называла ее кабинетом, но чей он был, и чем там можно было заниматься, я не знала.
Я подошла к окну, сосредоточила взгляд на зеленеющей верхушками сосен, кромке леса и принялась говорить. Я рассказала ей все, рассказала о псевдо-искре, об обратном ее действии, о том, почему бывшая секретарша Александра, ныне покойная Галина, пырнула меня ножом и едва не отправила на тот свет.
Но главное я рассказала ей, о том роковом рукопожатии, что произошло месяц назад в Петербурге, после которого жизнь Александра приобрела для меня первостепенное значение. Когда я закончила, на глазах блестели слезы, но чувствовала я себя гораздо лучше, правду советуют психологи, выговаривайтесь, когда вам больно, делитесь этой болью.
– Насколько я понимаю, пол года нахождения без него вернут все в норму?
– Вера села, согнув ноги по-турецки, она смотрела на меня недовольно, словно я была в чем-то виновата. Может я и была, проявить такую беспечность... Я отвечала, пытаясь тщательно подобрать слова, но это было не так-то легко:
– Я без него дышать не могу, ем с трудом, все думают, что искра - это благо, счастье. Но это не так, испытывать такие эмоции - на меня это не похоже, это нездорово...
Вера перебила меня:
– Я знаю. Я знаю, Кира.
– Она поманила меня пальцем и заговорила быстро, быстро - Когда я уезжала тогда, в Швецию - в одном из баров я познакомилась с мужчиной. Красивый, словно лощеный кот, опасный, как кричало мне подсознание. Он насторожил меня одним своим видом, но я не придала значения. Короткое касание и искра. Да, да, мне тоже пришлось испытать это сомнительное счастье. Он был поражен не меньше моего. Совершенная любовь не выбирает хороших и плохих людей, она просто есть. Мы стали одним целым, все, что было моим, стало его и наоборот. Мы понимали языка друг друга, но это не мешало нам общаться. Вот только до искры он был серийным насильником, специализирующимся на туристках.
Я боялась перебить Веру, сделать хоть одно лишнее движение, чтобы спугнуть момент этой страшной откровенности, видимо и ей давно нужно было выговориться, и она говорила, все тише и тише, испуганно глядя на дверь:
– Вся полиция в Швеции стояла на ушах в его поисках. Он делал страшные вещи до встречи со мной и не смог прекратить их делать. Мне он причинить боль не хотел и не мог, но страсть к насилию не ушла из него до конца, искра от такого не лечит. Чтобы не говорили, искра не лечит о психических расстройств. Когда я узнала все, что он делал с другими женщинами, я сдала его полиции и сбежала. Я поклялась себе никогда больше не вспоминать его имени.
– Значит Федор...
– Да, Федор - ребенок, рожденный искрой. Но он никогда не должен узнать историю своего рождения.
Вера зажала рот ладонями, она мелко затряслась, я присела сзади нее и обняла, положив подбородок ей на плечо. Теперь многое встало на свои места, табу на имя отца Федора, его феноменальные успехи в спорте и обучении. То, что Вера так долго была одна.
– Как ты справилась?
– спросила я. Море литературы было тщетно мною перерыто в поисках ответа на этот вопрос.