Полюбить Дракона
Шрифт:
Неслыханно!
Андреас почти растерзал ветвь серебристой омелы, ее оборванные листья усыпали пол под его ногами. Он еле сдерживался от того, чтобы переломить ее напополам, ее хрупкий стебель изгибался в его руках, и тогда Андреас вспоминал, что останется без защиты, и драконы его просто растерзают. А омела пела им таинственную песню, убаюкивающую их кровожадность. Хочешь усыпить дракона? Качни веткой омелы над его головой. И он не тронет тебя.
Ветка большая; сразу видно, что дерево, на котором она росла, было могучее, сильное. Интересно, что стоило
…Драконы любят запах листьев омелы…
Стена, отделяющая Андреаса от тронного зала, вдруг раздвинулась, как ширма, и тот был ослеплен светом и блеском. Рукой с омелой он прикрыл глаза, чтобы свет не резал их, и голос князя — глубокий, каким и полагается быть голосу князя, — пророкотал:
— Зачем ты пришел, Звездный, и что означает твой дар?
Князь унюхал омелу.
У драконов тонкий нюх, а вот Звездные и этого драконьего качества лишены. Драконы говорят — омела пахнет солнечными лучами и вечерними закатами, счастьем и беззаботным детством. Поэтому они так любят омелу…
— Не бойся, — милостиво произнёс Эван. — Подойди ближе.
Андреас, щуря уязвленные светом глаза, глянул на трон и снова зажмурился; князь явился к нему во всем блеске.
Сияли его приглаженные черные волосы. Блестели шелка его одежд, расшитые жемчугами. Горели темным льдом его серые глаза.
Но ярче его красоты, его великолепия, его молодости и драгоценностей сияла женщина в его руках. Та, что лежала без сил на его груди, томно постанывая. Эван перехватил ее за горло, привлек себе, прижал ее спиной к себе, и пальцы его расслабились, замерли на ее белоснежной точеной шее цвета слоновой кости.
Андреас даже замер, пораженный внезапной красотой этой женщины — той, о которой он отзывался с таким пренебрежением и чей образ хранился в его памяти как белое бледное пятно.
Тогда, давно, с ним, она была блеклой, бесцветной, жалкой и бледной. Теперь, под ласкающей рукой дракона, она была полнокровной, яркой и прекрасной, как распустившийся цветок гибискуса. Алые шелка ее богатых одежд, расшитых золотом, клали яркие блики на ее щеки, чуть тронутые испариной, отчего казалось, что ее розовая кожа с глянцем, как кожица сладкого плода.
Ее светлые волосы были небрежно рассыпаны по плечу князя, бесстыдно ласкающего ее на глазах у онемевшего звездного, дрожащие ресницы опущены, нежные губы, чуть тронутые румянцем возбуждения, раскрыты, и из них рвется стон вожделения.
Нет, не так — стон возбуждения и желания, бессовестного и ненасытного.
Девушка, лежащая на груди князя, была почти без сознания от наслаждения. Его рука ласкала ее, поглаживала по груди, очерчивая пальцами напряженные соски, по животу, и тогда глухие стоны усиливались, девушка, не раскрывая глаз, тянулась к князю и отыскивала губами его губы, чтобы хоть немного утолить свою жажду.
Она тянулась к Эвану бесстыдно и просто, словно в поцелуе, который она от него хотела получить, заключен был смысл всей ее жизни, и ничего важнее не было.
И в этом было столько искреннего желания и покорности, что Андреас непроизвольно облизнулся, ощущая прилив крови к члену. Сейчас он не назвал бы эту женщину блеклой и скучной; сейчас он с удовольствием поимел бы ее, чтобы услышать это пресыщенный наслаждением мучительный стон… посмотрел бы, как заалеет ее лицо от его ласк, почувствовал бы ее покорность и усталость под своими ладонями…
Усталость, которую она испытала после занятий любовью с ним…
Измученная его членом… покорная его силе и его ласкам… красивая рабыня… Затраханная, полная его семени, пахнущая его запахом, измученная и истерзанная его руками…
— Ну? — насмешливо произнес Эван, с удовольствием наблюдая, какое неизгладимое впечатление произвела на Андреаса Диана. — Что ж ты молчишь?
Его рука скользнула по алому шелку одежд женщины, погладила живот, опустилась меж покорно разведенных ног и чуть погладила там, и в тишине зала Андреас отчетливо услышал животный измученный стон.
Этот звук приятно кольнул его нервы, от него закипела кровь, и Звездный почувствовал, что его самого отрясет от возбуждения, а в штанах колом стоит член.
«Так жертва на дыбе стонет, — жестоко, с удовольствием подумал Звездный, испытывая невероятное, приятное удовольствие, исподлобья глядя в смеющиеся глаза князя. — Доведенная до состояния полоумного животного… беззащитная и беспомощная, у которой сил нет даже на то, чтобы кричать. Она лишь стонет, видя своего мучителя, и зная, что сейчас будет…»
Девушка конвульсивно задергалась, прихваченная за лобок ладонью Эвана, и Андреас понял, что она кончает. Только оттого, что Эван гладил ее — кончает, корчась, часто выдыхая, беспомощно распластанная на груди дракона. Над ее алой губой заблестели бисерины пота, показался алый нежный язык, мягкий и расслабленный, и князь, порывисто склонившись над ее раскрасневшимся лицом, прихватил этот язык своими губами, продолжая массировать ее лобок, заставляя ее беззвучно корчиться в его руках.
«Вот же мерзавец!» — яростно подумал Андреас, сгорая в пламени желания и мучаясь оттого, что нельзя сию минуту вынуть член и освободиться от лютого возбуждения, огнем пылающего в яйцах. Но он уже знал, что это видение — волнующее, тревожное. Возбуждающее, — будет долго преследовать его.
— Я пришел, — хрипло проговорил Андреас, как бы невзначай махнув веткой омелы, чтобы ее аромат, аромат ее изломанных листьев, одурманил дракона, — забрать свою женщину.
Эван изобразил удивление на своем лице.
— Твой дар, — жадно произнёс он, глядя на омелу, — конечно, очень дорог. Но даже он не стоит этой женщины. К тому же, ты называешь ее своей, но это не так. Я купил ее. Она выплыла ко мне. Это моя самка.
— Это вовсе не самка, — ответил Андреас хрипло, жадными глазами глядя на Диану. Небо великое, как теперь удержаться, как выполнить обещание, данное Итану и не взять ее, когда она окажется в его власти?!