Полюс капитана Скотта
Шрифт:
— Этому нет ни объяснения, ни оправдания, — лаконично поддержал его Мирз.
Чтобы освободить из-под ледового панциря ящики и очистить саму хижину, у них уже не было ни сил, ни времени. Мирз извлек из «магнитной хижинки» несколько листов асбеста, и они устроили себе у дома небольшой закуток, в котором сварили какао и разогрели консервы. Палатки у них не было, и, чтобы не терять времени, они улеглись в своем закутке под открытым небом, полагаясь только на спальные мешки.
Прежде чем предаться сну, Скотт написал в своем походном дневнике слова, которые должны были не только пристыдить в глазах потомков самого Шеклтона, но и стать уроком для многих других путешественников: «Обнаружить нашу старую хижину в таком запущенном состоянии было очень неприятно. Мне
Это очень грустно, когда тебя вынуждают проводить ночь под открытым небом, зная при этом, что уничтожено все, что было создано для удобства. Я лег в очень угнетенном состоянии. Казалось бы, первое проявление человеческой культуры должно заключаться в том, чтобы, посещая такие места, люди оставляли все в расчете на помощь будущим путешественникам и на их приятное впечатление. И сознание того, что наши прямые предшественники забыли об этой простой обязанности, страшно угнетало меня».
Проснувшись утром, Скотт дал себе слово, что придет сюда, к «аварийной хижине», как впредь и решил ее именовать, с большой группой, чтобы очистить ее, подремонтировать и привести в состояние, пригодное для жилья. Возможно даже, что на какое-то время двое-трое полярников поселятся в ней, чтобы окончательно обжить и привести в надлежащий вид.
Позавтракав и накормив собак, полярники оставили нарты у хижины, а сами, став на лыжи, пошли осматривать окрестности. Впрочем, значительные участки прибрежной равнины были такими же оголенными, как и склоны ближайших гор, поэтому время от времени им приходилось нести лыжи на себе. Однако это не мешало Скотту узнавать знакомые места и мечтательно вспоминать былые дни, осматривая залив Конская Подкова, небольшой мыс Прам или прибрежную ледовую гряду, видневшуюся вдали, на восточной оконечности мыса Эрмитедж. Того самого, на который недавно они порывались, но так и не смогли высадиться с борта «Терра Новы», чтобы создать там свою базу.
Настоящим чудом показалось капитану то, что на одном из склонов они обнаружили термометрные «трубки Феррара», которые торчали из снега так, словно их только недавно вставили туда. И наконец почти с полчаса они провели у могилы полярника Джона Винса, подправляя на ней гурий [20] и устанавливая повалившийся под натиском ветров бамбуковый флагшток.
— Как погиб человек, чью могилу мы сейчас?…
— Это не могила, Сесил, — прервал его Скотт. — Как у всякого истинного матроса, у него нет могилы. Этот крест воздвигнут в память о нем. Правда, смерть какая-то роковая получилась: ураганным ветром матроса Винса снесло со скалы в море. Антарктида словно бы отомстила ему, моряку, за предательство.
20
Гурий — искусственное сооружение в виде островерхой груды камней.
— Считаете, что этот континент и в самом деле хранит в себе какие-то странности, тайны?
— Причем гибель Винса — не самая сокровенная. Это скорее случайность.
— Какую же из тайн следует считать наиболее сокровенной, сэр?
Скотт вдруг обратил внимание, что краска на кресте Винса оказалась на удивление свежей, словно кто-то совсем недавно наложил ее [21] . Другое дело, что надпись на дощечке следовало подправить, сделать выразительнее. Эта условная «могила» тоже была одной из тех «меток бытия», которые следовало ценить и которые каждой экспедиции нужно было поддерживать в надлежащем виде.
21
Эту особенность Скотт отметил в одной из записей своего походного дневника.
— Так какую же из тайн вы готовы выделить особо, господин капитан?
— Мы поговорим об этом в базовом лагере в присутствии доктора Уилсона, который был участником моей экспедиции на «Дискавери».
— С нетерпением буду ждать этого разговора.
Добравшись до «аварийной хижины», полярники впрягли собак и, погрузив на сани несколько листов асбеста, которые могли пригодиться на новом месте, отправились в обратный путь. Но еще долго они оглядывались на венчавшую возвышенность хижину, мысленно давая себе слово обязательно вернуться к ней.
11
Наконец-то «день великого переселения» настал. Осмотрев свою небольшую «капитанскую каютку», Скотт остался доволен её скромным убранством и рациональным использованием площади, но тут же приказал выложить еще одну перегородку из ящиков, которая бы отделяла офицерскую часть дома от помещения команды. И поскольку это решение устраивало тех и других, перегородка появилась мгновенно.
После этого, в промежутке между каютой капитана и кубриком команды поселились офицеры Отс, Аткинсон, Мирз, Боуэрс и Черри-Гаррард, которые тоже отгородились от центра их общего большого строения. Механик Дей и биолог Нельсон предпочли расположиться у окна, там же, где располагалась крохотная биологическая лаборатория. Рядом с ними, за тонкой дощатой перегородкой, нашли приют австралийцы-геологи Дебенхэм и Грифит-Тейлор, а также младший лейтенант запаса норвежских военно-морских сил Гран. Они тут же умудрились разделить свой угол на спальню и лабораторию. Метеоролог Симпсон и физик Райт тоже решили создать себе каюту, превратив в нее склад, предназначенный для научных приборов и инструментов. Остальные оказались в общем зале, который одновременно выступал и в роли кают-компании.
Их строение само по себе было огромным, достигая более пятнадцати метров в длину и почти восьми метров в ширину. Однако с юга полярники во главе с Бауэрсом пристроили склад, в котором сложили запасную обувь и одежду, палатки и все прочее, что находилось в ведении каптенармуса экспедиции; с севера же была возведена конюшня, а с востока и северо-востока — лаборатории, оборудованные по проектам Нельсона и Симпсона.
Появление всех этих пристроек сразу же утеплило основное здание, да к тому же создало много дополнительных помещений, глядя на которые Роберт не мог не вспомнить предложение Кетлин — после экспедиции здание базы разобрать и перевезти в Новую Зеландию. Ему, конечно, трудно было представить себе, как этот строительный «осьминог» смотрелся бы на одном из холмов Крастчерча, рядом с роскошной виллой Джозефа Кинсли и ей подобных, и все же напрочь отвергать замысел супруги полковник флота не решался.
Однако первая же ночь, проведенная Скоттом в Экспедиционном доме, завершилась настоящей флотской тревогой. Услышав, как в заливе с грохотом разламываются льдины, Скотт вышел на берег, чтобы взглянуть, что происходит с судном, командовать которым остался штурман Гарри Пеннел. Вслед за ним поспешило еще несколько офицеров. И, как оказалось, встревоженность их была неслучайной.
Как потом выяснилось, сильный ветер сорвал судно с ледовых якорей. Поскольку пары были разведены, Пеннел какое-то время пытался задним ходом отвести барк за гору, чтобы укрыться там от ураганных порывов, но при попытке развернуться носовая часть барка уперлась в отмель. Опасность усиливалась еще и тем, что к судну начали подходить осколки морского прибрежного льда, который в отличие от материкового существовал только в течение одного сезона, от лета до лета.
Скотт бессильно наблюдал за тем, как команда переносит грузы с носа на корму, как часть команды и те полярники, которые отправились на судно вечером на китобойном баркасе, перебегают от борта к борту, пытаясь своей общей массой расшатать застрявший барк, а мотористы дают задний ход.
В такой борьбе прошло около двух часов, прежде чем с борта корабля раздались возгласы радости и стало заметно, что, медленно пятясь, «Терра Нова» уходит на глубину. Этот момент наступил тогда, когда Скотт практически потерял надежду на счастливый исход и опасался, что все еще достаточно загруженный барк начнет разрушаться под собственной тяжестью.