Полюс капитана Скотта

Сушинский Богдан Иванович

— Захватывающая мысль! Позволите приступить к обязанностям губернатора прямо сейчас, Ваше Величество король Антарктиды?!

Скотт и Уилсон поняли, в чем дело, заставили Бауэрса поделиться своими губернаторскими планами и тоже рассмеялись, заразив своим смехом даже угрюмо-сосредоточенного Эванса. За все время полюсного похода это был первый случай, когда вся команда хохотала. Вот только вряд ли кто-либо из полярных странников догадывался, что этот случай станет последним в их жизни.

Правда, о том, что «король Антарктиды» хоть сейчас готов сместить начальника экспедиции, заменив

его генерал-губернатором, «бунтовщики» все же предпочли благоразумно умолчать.

Они прошли еще около мили и оказались на краю широкой открытой трещины, о преодолении которой не могло быть и речи. Несколько минут они шли вдоль нее на восток, но наткнулись на высокую ледяную гряду. Такие же гряды и трещины окружали их теперь со всех сторон. Решили вновь взять курс на запад, пересекли свой след, ведущий от лагеря до первой трещины и лишь через несколько минут сумели обойти эту преграду по узенькому проходу между трещиной и ледяной грядой. Но буквально в нескольких десятках футов перед ними вновь возникла очередная трещина, и та же проблема выбора направления…

В конечном итоге они сумели обойти и этот барьер, чтобы предстать перед следующим. И такое блуждание по полярному лабиринту продолжалось до позднего вечера, когда дальше продвигаться в сторону горы стало просто опасно. Они немного продвинулись в сторону Горы Дарвин, однако расстояние это казалось мизерным по сравнению с тем, сколько миль «полезного пути» пройдено, сколько времени и сил потрачено.

Вконец измотанные, полярники решили установить палатку на каком-то косогоре, поскольку сил искать более пригодную площадку уже просто не было. После ужина Уилсон внимательно осмотрел лица своих спутников и пришел в уныние: все они, в том числе и его собственное, оказались до невозможности выжженными морозами и потрескавшимися на ветру. Менее всех оказалось подверженным этим стихиям лицо Скотта, но и его нос был обморожен, распух и непрерывно давал о себе знать ноющей болью.

Но хуже всего обстояли дела у Эванса. Нос его казался окончательно отмороженным, и Уилсон удивлялся, почему он до сих пор не почернел и не началась гангрена. В столь же плачевном виде были руки и ноги унтер-офицера. Врач наделил всех полярников комками какой-то мази, основной частью которой был моржовый и тюлений жир, и велел старательно втирать во все обмороженные части тела. И сам стал натираться мазью.

— Как Эванс? — вполголоса спросил капитан доктора утром, прежде чем последовала его традиционная команда: «Поднять паруса!»

— У меня создается впечатление, что он прекратил всякую борьбу за жизнь и медленно угасает.

— Я того же мнения. Отс держится, особенно после того, как Бауэрс короновал его на монарха Антарктиды. А вот как пробудить тягу к жизни у унтер-офицера, этого я пока что не знаю. Тем более что в каких-то ситуациях он уже начинает вести себя странновато, неадекватно, порой откровенно глупо, капризничая и вспыхивая по любому поводу.

— Но мы не можем махнуть на него рукой и позволить ему медленно «уходить», — молвил Скотт, глядя на то, с каким безучастием Эванс стоит в двух шагах от санок, с явным намерением не притрагиваться к ним.

— Не можем, естественно. Хотя бы

из человеколюбия. Но обращаю ваше внимание, сэр, что его поведение становится опасным для всей команды. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что он на грани безумия.

— Так, может, в этом и состоит теперь его счастье? — неожиданно отреагировал Скотт.

— В уходе от реальности?

— От которой в наших условиях можно уйти только в смерть или в окончательное безумие.

Они вновь попытались приблизиться к горе напролом, однако оказались в капкане из двух сходящихся трещин и вынуждены были почти целую милю возвращаться назад, после чего взяли курс на запад, преодолевая узкие трещины на лыжах, переправляя вслед за собой санки.

После нескольких часов таких блужданий и переправ экспедиция оказалась на равнине, усеянной массой заструг и небольших сугробов, и только тогда решились установить мачту с парусом. Идти стало легче, но пришло время завтрака. К тому же у унтер-офицера Эванса очень разболелся нос, а вспотевший перед этим Уилсон насквозь промерз.

— После завтрака мы будем идти до тех пор, пока будем способны передвигаться, — настраивал своих спутников капитан Скотт, пока они устанавливали палатку. — Завтра к концу дня мы должны достичь Горы Дарвин и пополнить на складе свои запасы продовольствия. А главное, мы должны помнить, что каждая миля, каждый час пути приближает нас к спасительному базовому лагерю.

— И к судну, — отрешенно добавил Эванс, глядя в сторону вершины какими-то остекленевшими глазами. — К нашей «Терра Нова». Кажется, я уже вижу ее паруса.

Скотт и Уилсон многозначительно переглянулись, но промолчали.

— Теперь эти паруса чудятся каждому из нас, — отозвался Бауэрс.

— Неправда, вы их пока что видеть не способны, — слишком трезво для человека, теряющего рассудок, произнес Эванс. — Пока что они открываются только мне.

Лейтенант отрешенно взглянул в сторону горной вершины, однако, не уловив в ее очертаниях никакого намека на парус, сдавленным, мальчишеским голосом произнес:

— Такое с каждым бывает. Это всего лишь тоска по морю, по родине.

20

В тот день они и в самом деле шли до изнеможения, с каким-то немыслимым упорством преодолевая все преграды; решительно, словно на окопы врага, бросаясь на ледяные заструги, каменно-ледяные завалы и слегка прикрытые снежно-ледовой коркой трещины.

Остановились они уже на краю плато, зная, что завтра им предстоит очередной, сложный спуск в низину, приступать к которому нужно со свежими силами и ясным умом.

Едва они разбили палатку и стали кипятить чай, как Бауэрс ошарашил всех тем, что в одной из герметически закрытых жестянок, в которых хранилась их провизия, явно не хватает сухарей. Причем не хватает их на целый день. В палатке воцарилось напряженное молчание, во время которого полярные странники старались не смотреть друг на друга.

— Значит, вы ошиблись во время дележа сухарей, лейтенант, — первым нарушил это скорбное молчание Отс. — У каптенармусов такое случается.

— Исключено, сэр. Сухари, как и прочую провизию, я выдавал строго по норме.