Помеченный смертью
Шрифт:
– Это у тебя стресс, Андрей. Такое бывает. Депрессия. Ты таблетки пьешь? Антидепрессанты какие-нибудь.
– Ничего я не пью.
– Напрасно. Вся Америка на антидепрессантах сидит. А нам это и подавно прописано.
– Чушь это все.
– Не чушь. Я тебе одного врача присоветую, Каспаров.
– Что, фамилия у него – Каспаров?
– Нет, – улыбнулся Григорьев. – Его фамилия Морозов, просто он в своем деле – чемпион, Каспаров. Понял? По всяким таким душевным делам – крупный спец.
– Психиатр, что ли?
– Ты чего так пугаешься-то? – Григорьев засмеялся и потрепал друга по
– Ну их всех к дьяволу!
– «Борис, ты не прав!» – опять попытался расшевелить собеседника Григорьев. – Нет, если по-прежнему хочешь по ночам вскакивать в холодном поту, как прежде, то я не настаиваю. Но если сохранилась тяга к жизни…
– Чем он мне помочь-то может? – спросил Бородин.
– К жизни тебя вернет. Опять научишься улыбаться, спать будешь спокойно, девушкам комплименты делать…
– Телефон у тебя есть?
– У меня? Мой телефон?
– Твой телефон я знаю! – угрюмо-раздраженно произнес Бородин. – Каспарова этого твоего телефон мне нужен.
– А-а, – протянул Григорьев и извлек из кармана записную книжку. – Сейчас найдем.
Продиктовал номер телефона. Бородин записал.
– Все, – сказал Григорьев. – Я поехал. Поздно уже.
Часы показывали половину одиннадцатого. Уже у самых дверей Григорьев поинтересовался, будто только что вспомнил:
– Я, кстати, спросить тебя хотел. У этой твоей Инги есть самец?
– Есть. – На лице Бородина отразилось жалкое подобие улыбки. – Какой-то банковский клерк.
– Конторская крыса?
– Но только больших размеров.
– Метр восемьдесят?
– Как бы не два.
– Ого, – сказал Григорьев. – Что же он в баскетболисты не пошел?
– В банке больше платят, наверное.
– Ну и черт с ним.
– С кем?
– С баскетболистом.
– Да не баскетболист он, – Бородину надоел этот обмен мнениями.
– Тем хуже для него. А ты, я думаю, меня простишь.
– За что?
– За Ингу.
– Да не сплю я с ней, с чего ты взял?
– Ну так тем более – моя совесть будет чиста.
Едва Григорьев вышел в приемную, охранники, до тех пор подремывающие в мягких креслах, одновременно вскочили, демонстрируя готовность проследовать за хозяином хоть на край света, но министр задержался у стола, за которым сидела секретарша. Инга подняла голову, ее серые глаза смотрели доброжелательно и одновременно с вызовом.
– Хороший кулон.
Инга чуть склонила голову, изображая непонимание.
– Хороший кулон, – повторил Григорьев и легонько дотронулся пальцами до золотой вещицы на шее Инги. – У вас, кажется, есть вкус.
– Ничего особенного, обычная штамповка.
– Но выглядит прелестно. Хотя вы правы, наверное, ничего нет лучше штучной работы. Вы разбираетесь в украшениях?
– Постольку поскольку.
– Я вас как-нибудь украду на часок, – заговорщицки улыбнулся Григорьев. – Хочу сделать подарок моей матери – что-нибудь из золота, и если бы вы помогли мне выбрать…
– Где-то в магазине?
– Нет, что вы! – Григорьев даже руками замахал. – Решье на днях привозит в Москву свою коллекцию. Вы слышали о Решье?
– Нет.
– Ювелир, очень модный. Поставляет золотые украшения королевским домам Европы.
– Будет выставка?
– Да, но только закрытая. Для тех, кто может позволить себе купить что-то из этих вещей. Пятьдесят тысяч долларов – минимальная цена. Хотите взглянуть?
– Конечно.
– Так, я заеду за вами.
– У меня работа, – сказала Инга с кокетливо-наивным сомнением.
– Нет такой работы, с которой нельзя улизнуть. Я вас украду. Вы не будете сопротивляться?
– Нет, – улыбнулась Инга.
Ее улыбка была молодой и белозубой. Григорьев склонился и поцеловал Инге руку. От него исходил аромат дорогого одеколона.
– Решье приезжает на следующей неделе. Я заеду за вами, Инга.
5
Утром, едва рассвело, Кирилл проснулся. Он долго лежал неподвижно, вслушиваясь, и вдруг в соседней комнате раздался едва уловимый шорох – значит, Анна еще только поднялась, и он не проспал.
Выждал еще пять минут и только тогда выскользнул из-под простыни.
Лес еще не проснулся. Тихо было под пальмами, только хлопотливо пробегал по верхушкам ветер. Кирилл медленно, стараясь не шуметь, пошел по тропе к океану. На пляж не вышел, присел за деревом. Он видел песок, белые барашки волн и Анну. Анна сбросила халатик, обнажив загорелое тело, и неспешно пошла к воде. Она казалась задумчивой и кроткой. Солнце поднималось перед ней огненным шаром. Океан искрился и ласково принял в себя женщину. Анна плыла медленно, будто нехотя, но Кириллу было знакомо это состояние – сразу после сна, когда еще не проснулся окончательно и пробуждение происходит постепенно, входит в человека прохладой утренней воды. И когда наступила минута пробуждения, Анна стала плескаться подобно рыбе, она уходила под воду, не оставляя на поверхности следа, чтобы вскоре появиться вновь. В какой-то момент она исчезла и долго не появлялась. Кирилл всполошился и даже привстал в своем укрытии, уже решившись поспешить на помощь, как вдруг совсем близко, у самого берега, Анна вынырнула и резко поднялась на ноги. Кирилл испуганно при этом присел – а Анна неспешно пошла к берегу, задумчиво поглаживая ладонями кожу живота, и вдруг одна из ладоней скользнула вниз, погладила мокрый мох лобка, и от этого жеста у Кирилла пересохло в горле. Он не в силах был сдвинуться с места, смотрел завороженно на обнаженную женщину и едва не пропустил момент, когда ему нужно было покидать свое убежище и возвращаться на станцию, и засуетился только тогда, когда обнаружил Анну совсем рядом – она шла по песку, халатик несла в руке и была так близко, что Кирилл рассмотрел капли воды на ее теле. Он резко поднялся и метнулся прочь, в гущу деревьев.
Он успел нырнуть в постель и притвориться спящим, а через минуту почти бесшумно открылась дверь, вошла Анна и остановилась на пороге, Кирилл зашевелился, открыл глаза и спросил сонным голосом:
– Который час?
– Семь.
– Неужели? – изобразил удивление Кирилл.
На Анне уже был халат. Она, наверное, накинула его у самого порога.
– Ты давно не спишь? – спросил Кирилл.
– С шести.
– К чему такие ранние пробуждения?