Помни имя свое
Шрифт:
— Что с Зенитом?
— Он попытался прорваться в юго-восточную часть города в обход, оторвался от группы Зимина. Последний сеанс десять минут назад, доложил, что ведет бой. Сейчас подойдут вертолеты на помощь, будем деблокировать.
Твою мать…
— Для меня приказы есть?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Добро. Связь через полчаса, отбой.
Полковник бросил спутниковый туда, где он был до этого.
— Свяжись с Зенитом.
— Тащ полковник, связи с ним нет.
— По сотовому набери, что ты как маленький!
Боец — начал тыкать по виртуальным клавишам. Телефон жалобно попискивал.
— Ага, Зенит, это Шквал, почему не выходите на связь?! Шквал главный на связи…
Полковник взял трубку.
— Зенит, что там у тебя творится?
— Товарищ полковник… — в трубке был слышен гулкий грохот, такой бывает в БТР, если стрелять через бойницы — нас блокировали, ведем ответный огонь. Подорвали головную машину, фугасом.
— Твою мать, у тебя Тайфуны [60] !
— Пробовали обойти, машину перевернули! Ждем саперов!
— Твою мать, Миша — потеряв терпение, закричал Чернов — ты меня без ножа режешь! Как хочешь, выдвигайся, решай там! Хочешь, через лес, прямиком, хочешь, дома тарань!
— Есть…
Полковник бросил трубку, не нажав отбой.
— Твою мать!
Зенит оторвался от основной группы не просто так — он был не только офицер Нацгвардии, но и русский, член Союза Офицеров, как и сам Чернов. Восемь бронированных по самое не хочу машин, рота спецназа Нацгвардии — чтобы взять этих недоумков тепленькими и в зародыше подавить мятеж. И все впустую.
60
Тайфун — трехосный сильно защищенный MRAP на шасси КамАЗа. Выдерживает огонь 14,5 по кругу, обстрел из РПГ (не тандемными), подрыв восьмикилограммового фугаса. Намного серьезнее БТР и БМП, практически неподбиваемая никаким носимым оружием.
— Товарищ полковник…
— Что?!
Дверь держал открытой боец, прошедший вторую Чечню, теперь охранник у Лукойла.
— Мы решили… — боец замялся и добавил — мы решили атаковать.
— Ты охренел? Там две коробочки, до сотни духов!
— Все равно, товарищ полковник. Мы — решили атаковать…
— Сколько вас? Все подошли?
— Все кто есть. Сто двадцать человек.
Витек — никогда не прикидывал, что будет именно так. Что придется — участвовать в бою, убивать людей. Прямо так убивать, своими считай руками, видеть кровь, разваленные головы и знать, что это сделал ты. Тогда он еще держался — но сейчас уже начало трясти.
В цивилизованном мире — к сожалению почти не осталось места героизму. Зато — гораздо больше места занимает смерть и это — один из парадоксов, частично объясняющий происходящее безумие. То, что раньше мог видеть лишь мент и важняк [61] — теперь показывают по телевизору с десятком повторов в любое удобное время. Кровь на асфальте, трупы, смерть. Сейчас проще просто научиться убивать — покупаешь за двести рублей диск, ставишь на компьютер, и играй сколько влезет. Убили — перезагрузил и дальше играй. Ты убил — молодец, победил, так и надо. И в то же время — кто из нас хоть курицу на даче зарезал собственноручно? Раньше — деревенские дети с детства смотрели на забой скота, потом и сами начинали в нем участвовать, это была составная часть обучения жизни. К тому времени, как они шли в армию — они уже видели кровь. И в то же время — христианское мироучение о ценности человеческой жизни сидело в них с самого детства, они умели убивать — но действительно переживали содеянное, и это — делало невозможным зверства. Один наблюдательный человек подметил, с какой неохотой ветераны Великой Отечественной рассказывают о том, как они били фашистов — и при этом рассказывают, как фашисты били их. Впитанное с молоком матери, как составная часть сельской, русской жизни, табу на убийство себе подобных — дает о себе знать.
61
Старший следователь по особо важным делам.
А сейчас все наоборот. Человек, родившийся в городе, часто толком и не воспитанный — приходит в армию, а там ему дают автомат и отправляют убивать себе подобных. Он убивает — это хорошо, если его не убьют — и испытывает настоящий шок. Более опытные товарищи дают сразу хлебнуть водки — много, до упаду, так легче перенести первый бой и первого убитого тобой человека. А дальше — одно из двух. Либо после первого — человек зарекается убивать, уходит из армии, увольняется из МВД — либо переваривает это. Оправдывает убийство внутри себя. Если ему удается сделать это, то потом — айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке. Интеллигент на войне — самое страшное, что только можно выдумать. Либо он бросит автомат и побежит, либо выстроит после боя пленных — и одной очередью…
Трясти начало еще в машине. Они ехали по проселку, машину трясло, надо было смотреть по сторонам — а он тупо смотрел перед собой и ничего не соображал. Совсем ничего, как пустота в голове, только перед глазами все трясется. Потом — они куда то приехали, там были другие люди и у них тоже было оружие. Командир их группы — заметил состояние Витька, сунул большую, обтянутую черной кожей флягу.
— Глотни.
Витек судорожно глотнул, заперхался, закашлял. Рука вырвала у него флягу.
— Много нельзя. Поздравляю с полем, потом отметим. Запомни, или они нас или мы — их. Все, кончились играшки. Понял?
Витек кивнул.
С оружием — они подошли к сборищу людей у машин. Кто-то включил фары, обстановка почему то была такая… навевала мысли о семнадцатом году. Хотя… какой к чертям семнадцатый.
— Полковник говорить будет! — крикнул кто-то.
Несколько человек — прошли мимо, уверенно врезались в толпу. Витек посторонился, чтобы пропустить.
— Свет дайте! Свет.
— Не надо света! — сказал кто-то уверенным голосом.
Фары погасли…
На Кавказе — дела просто так не решаются. Существуют совершенно особенные пути и способы решения проблем и тот, кто их не знает — обречен на долгое, кровавое противостояние или тихий, но срывающий любые попытки чего-то добиться саботаж.
На Кавказе нет правосудия и закона. Здесь всегда стоят не за правду, а за своих, потому, что без поддержки рода и племени ты никто. На Кавказе — то, что кажется — важнее того, что есть и слова — часто бывают важнее дел, вот почему кавказцы мастера пустить пыль в глаза но столкнувшись с методичной и неумолимой жестокостью они не выдерживают и отступают. Наконец — на Кавказе никогда не задумываются о последствиях содеянного, потому что как сказал Имам Шамиль — тот не мужчина, кто думает о последствиях.
В Дагестане — британская разведка переиграла полностью разложившуюся русскую контрразведку по всем статьям. Внедрив во власть пару своих агентов — русского генерала Проносова, который только думал, что работает на чеченцев, а на самом деле работал на британскую разведку и полковника Мугуева, бывшего командира боевиков, который только думал, что помогает Кавказу стать независимым, а на самом деле тоже работал на британскую разведку — они за несколько лет полностью перестроили ситуацию «под себя». Неконтролируемые или контролируемые третьими силами бандитские, террористические, ваххабитские группировки были уничтожены силами мугуевских отрядов или спецназовцами ФСБ, которым отдавал приказы генерал Проносов. Население Дагестана — было доведено до крайней степени раздражения противозаконными действиями Мугуева и Проносова — налетами, похищениями, внесудебными расправами, наглым попранием самих основ закона и нормального человеческого существования — например, ввели правило, согласно которому боевик, убивший милиционера, хоронится вместе со свиньей и об этом знала вся республика. Все эти действия — ассоциировали с федеральным центром и с русским народом. В то же время — в федеральный центр, в Москву постоянно отправлялись шифровки о разгуле бандитизма, терроризма, ваххабизма, о том, что республика стоит у последней черты и нужно принимать все более и более жесткие меры. В то же время — у британской разведки был полный и точный расклад по центрам власти в республике, по наиболее авторитетным лидерам, религиозным и светским, готовым идти на сотрудничество, были подходы ко всем к ним. Было все — в отличие от глупых и погрузившихся в грызню внутри своей страны русских.