Помни имя свое
Шрифт:
— Нехорошо говоришь, русский — сказал Салимов — это ты говоришь так, или твои хозяева так говорят?
— Это я тебе говорю, от себя, лично. Потому что умным человеком считаю. Не дураком. Хозяев у меня нет, есть начальники, есть сослуживцы, есть друзья. Хозяев нет. И ни у кого из нас хозяев нет, мы, русские — под хозяином жить не можем. Нет никого над нами. Я племянника твоего встретил на выезде, мне его, Аслан, жалко. Это ему жить рабом, не тебе. И пусть рабом Аллаха — скажи, какая разница? Тебе-то так не жить, тебя сразу зарежут…
—
— А от начальства своего, слова тебе будут вот какие. Хоть в Махачкале уже стреляют русские в дагестанцев, дагестанцы в русских, да и брат в брата стреляют, но мы по-прежнему считаем тебя другом и советуем уходить в горы, дождаться, пока все не уляжется. Я сообщу тебе и твоим людям способы связи, после чего, уеду по своим делам.
— Я не покину свой дом.
— Как знаешь…
Снизу, с той стороны, откуда пришел капитан, и где стояли его машины — донесся глухой подрыв, и тут же — густая, автоматная стрельба.
В этот же момент — словно невидимый кулак опрокинул шезлонг, где лежал полковник и сам полковник — покатился по дорогущей итальянской кафельной плитке, которой вымостил дворик.
— Снайпер! — выкрикнул капитан, хотя рядом не было его верной роты. И хотя Аслан был другой веры и другой нации — он, рискуя собой, подскочил к нему, потащил в укрытие…
Он затащил его за закрытую часть бассейна, там уже снайперу их было не поймать. Но снайпер не собирался сдаваться: прочный пластик лопнул, и на нем появились две дырки с расходящимися от них в сторону ломаными линиями.
Кто-то закричал, во двор заскочили несколько человек, среди них был и Руслан. Со стороны дома — бежала, что-то крича, женщина, которая и перевязывала полковника. Но крик ее — оборвался внезапно и страшно, и она повалилась в бассейн. Прозрачная вода в бассейне — стремительно бурела…
Горцы, рассредоточившись, открыли по нависающим над домом горам, но это было худшее, что они могли сделать. Еще два выстрела — один за другим, в полной тишине — и два бойца, которым было по двадцать — двадцать пять лет — упали как сбитые точным ударом кегли.
Руслан — пробежал несколько метров и укрылся за блестящей конструкцией крыши бассейна.
— Помоги мне! — крикнул капитан — дымовые шашки есть?
— Дома!
Вот тебе и вояки…
— Что с моими людьми?
— Там… — Руслан сделал жест назад — стреляют…
— Бери его! Здесь! Как я скажу — беги как я, беги быстро! Понял?!
— У [56] !
— Лабго, киго, цо, бегула! [57]
56
Да! (аварск.).
57
Три — два — один — можно! (аварск.).
Капитан и сам не понял —
Внутри дома — на них кинулись женщины, едва не сшибив с ног.
— Пакет мне принеси! — заорал капитан — пакет! И полотенце! Аслан, держись! Аслан!
Полковник Салимов — что-то прохрипел на своем языке. Смирницкий разобрал только — руси.
— Что?! Говори, Аслан, говори.
— Дядя, что!? — отбросив автомат, Руслан упал рядом на колени.
Полковник — сказал несколько слов. Потом — глаза его закатились, и он — умер.
Полотенце и пакет принесли — но было поздно. После такого ранения и двух предыдущих, нормально не залеченных, без оказанной первой помощи — не живут…
Капитан встал на ноги. Машинально обтер о брюки липкие от крови руки.
— Сожалею. Он жил как мужчина и умер смертью мужчины — сказал капитан.
Руслан тоже встал, провел рукавом по лицу. Нет, мужчина не должен плакать.
— Что сказал твой дядя?
— Он сказал… — Руслан вздохнул и продолжил — что пока здесь не будет кого-то из старших мужчин рода или отца, я должен слушаться во всем тебя, русский, как своего отца.
Капитан аж крякнул от досады. Обратно через город на дорогу уже не прорваться, Буйнакск — это тупик. Но сбить снайпера для него и его людей, среди которых было аж четыре опытных снайпера — дело почти что пустяковое. Вместо этого — он застрял в этом долбанном месте, осаждаемом духами и двинуться пока никуда не может. Может то может — а куда этого пацана девать? Он только думает, что раз автомат взял, то — мужчина. А на самом деле — сопляк безмозглый. Возьмут вахи это место, поставят его на колени и зарежут как барана просто за то, что он Салимов, племянник Салимова. А нашим — потом ковыряться, вышибать вахов из этой крепости.
Да, можно оставить этих вообразивших себя вояками сопляков и уйти. А как он тогда потом будет? Вся проблема в том, что он — русский, потому что и не может так сделать. Другие — могут, но он то — русский.
Да и… если этот волчонок останется жив, он потом будет помнить, кто ему помог. Такое здесь — никогда не забывают, если не вахи, а этот — вахам будет глотку зубами рвать. Такого надо оставить в живых, положительно надо.
— У тебя БТР остался? — спросил капитан у смотрящего на него исподлобья младшего Салимова.
— Нет. Сожгли…
То-то и оно…
— Где твои старшие родственники?
— Отец в Чечню поехал по делам. Дядя Шамиль в Махачкале.
Еще лучше…
— Сделаем так. Я помогу тебе сделать оборону этого места, а ночью — уйду. За это — ты мне дашь оружие и патроны, у меня мало, а у тебя, я уверен, есть. Договорились?
Руслан Салимов поколебался пару секунд, а потом — переборол себя. В конце концов — его дядя, умирая, велел слушаться русского.
— Договорились, русский.