Помни о белой вороне (Записки Шерлока Холмса)
Шрифт:
– Добро бы фотографию снимать приехали, – сказал Трофимыч, – а то глупостями занимаются.
Как выяснилось, жеребец просто так не заржет:
его ничем не рассмешишь. А чтоб получилось, что требуется, необходимо провести перед Каратом кобылу. И если Карату она понравится, будет как раз то самое «мощное» ржание, которое работникам кино «до завязки нужно», – сказал Трофимыч.
Все это Трофимыч говорил не мне, а конюхам, которых полным-полно набилось в конюшне.
Мне Трофимыч сказал
Я снова в толпе у конюшни. Молодой человек уже открыл сумку и у него тем целая радиостанция. А от сумки тянется провод с микрофоном. Микрофон держит «очкастый» прямо в руках.
В толпе все уже все знают. Знают, что сейчас по дорожке перед конюшней проведут кобылу. Даже знают, какую – Гориславу.
– Ведут! Ведут!
Если напечатать портрет этой Гориславы, то его можно продавать вместе с портретами популярных киноартисток: так гордо посажена у нее голова, такая челка, такие лиловые продолговатые влажные глаза.
Крак! – распахиваются двери конюшни, появляется Трофимыч. Лицо красное, взволнованное. Хочет, чтоб все хорошо получилось.
– Выводи!
Солнце ударяет в медную грудь Карата. Двое конюхов по бокам его с усилием сдерживают растянутые поводья. Горислава идет, покачивая крупом, метет хвостом по дорожке.
– Тихо! – внезапно кричит «очкастый». Горислава шарахается в сторону от крика, взвизгивает под копытами гравий. Карат поворачивает к ней голову. Конюхи приседают, растягивая поводья.
– Хгм-и! – выдыхает Карат в полной тишине. Растяжка ослабевает. Карат тянется к Трофимычу, ласково хватает его губами за плечо.
– Это все? – спрашивает «очкастый» после паузы.
– Все. А чего еще нужно? – говорит Трофимыч смущенно.
– Ржание! – кричит «очкастый». – Я же вам объяснял: мощное ржание!
Молодой человек снова улыбается.
После шумного обсуждения решают вывести другую кобылу.
– Эта ему не нравится, – говорит Трофимыч, ни на кого не глядя. – Горислава ему не нравится, сукиному сыну!
Непонятно, кого Трофимыч имеет в виду: «очкастого» или Карата.
Толла у конюшни вес прибывает. Картина повторяется сначала. Теперь на дорожке Вироза, вороная, поджарая. Профиль, как у лермонтовской Тамары.
– Как идет, ноги не сменит, – с восторгом шепчут в толпе.
– Тихо! – кричит «очкастый».
Полная тишина. Напряженные спины конюхов.
– Хгм-м!.. – и все. Все!
Одна кобыла сменяет другую. Все напрасно. Наконец, запас кобыл истощен.
Я ловлю взгляд Трофимыча. Мы встречаемся глазам. Мне хочется плакать.
– Одна только и осталась, – заявляет Сашка Прудов, охальник и балагур, – Ракитка с табунщиц-кой конюшни!
Толпа хохочет.
– Может, проведем?
– Ведите,
И вот на дорожке появляется известная во всем заводе Ракитка – лошадь, пережившая старика Ми-тяя, который пас на ней жеребят еще до войны.
– Тихо, – говорит «очкастый» устало.
В толпе давится смешок.
Ракатка идет, понурив голову и растопырив уши, лениво обмахиваясь жидким хвостом. Конюхи с боков Карата распустили повода и подмигивают друг Другу.
– И-и-и-и-агрхмм!.. – это не ржание, это рев льва, это гром, это песня.
– Ах! – вздыхает толпа.
За всколыхнувшимися спинами я вижу черную разметанную гриву Карата, стрелами торчащие уши.
– И-и-и-и-гррр!
Толпа бросается врассыпную.
Я бегу с толпой, падаю, вскакиваю, бегу обратно.
Кто-то из конюхов уже сидит на Ракитке и лупит ее каблуками в бока, стараясь увести от конюшни.
Карат, не переставая петь свою песню, волочит по дорожке обоих конюхов, вцепившихся в повода.
Повсюду пляшут мальчишки.
Трофимыч с сияющим лицом наступает на молодого человека, крича:
– Видал, а? Видал, а? А ты говорил: «Ничего не получится!».
Молодой человек счастливо улыбается. Наконец порядок восстановлен. Кино уехало, очевидцы разбежались разжигать зависть непосвященных, кони расставлены по конюшням, а мы с Тро-фимычем идем к нему завтракать.
Красная рука Трофимыча лежит на моем плече. Захлебываясь, я спешу поделиться впечатлениями.
Трофимыч слушает снисходительно.
– Все не то, – обрывает он меня, когда мы останавливаемся у двери.
– Почему? – спрашиваю я. Трофимыч стучится согнутым пальцем.
– Потому, что ты еще молодой, так-то.
Он вздыхает.
Дверь нам открывает сын Трофимыча, красавец-парень, который недавно вернулся из армии и на которого тщетно заглядываются лучшие заводские девчата.
Белая ворона
– Как тебя зовут? – спросил старик Настю.
– Настя, – сказала Настя.
– А на кого ты похожа? – спросил старик.
– Я похожа на папу, – сказала Настя.
– Нет, – сказал старик. – Ты похожа на маленькую цветную свечку, которую зажгли в темной комнате на новогодней елке.
Настя почему-то смутилась.
– Как ты думаешь, – спросил старик, – какая птица самая красивая?
– Не знаю, – сказала Настя. – Лебедь? Старик покачал головой.
– Тогда павлин, – сказала Настя.
– Нет. Никогда.
– Но ведь не попугай же?
– Конечно, нет, – старик засмеялся. – Хочешь, я скажу тебе? Самая красивая на свете птица – белая ворона.