Помочь можно живым (сборник)
Шрифт:
Ну, в общем, ушла она. И я тебе так скажу: не ври ты, никакая она тебе не родственница. Самая настоящая инопланетянка – вот она кто. И я бы, на твоем месте, написал бы письмо в «Технику – молодежи». А не поверят – пусть приезжают, я им тут покажу фокус…
Игорь ушел от Лехи, ничего ему не объяснив. Да и что ему объяснишь? Разве он поймет, что натворил? Эх, Леха, Леха! А впрочем, не в нем дело. Игорь понимал, что и сам мог бы повести Марину на подобный фильм.
Но дело и не в фильмах.
«Дело в нас самих, – думал он. – В том, что мы
А происходит это от нашего равнодушия к чужой судьбе. Ну, убивают там кого-то – и ладно. Лишь бы не моих соотечественников. А если уже их? Лишь бы не моих знакомых! А если их? Не семью! А если семью?
Делайте что хотите, только не трогайте МЕНЯ!»
Игорь вошел в свою комнату и сейчас же увидел на столе конверт. В нем оказался один-единственный листок. Игорь развернул его и прочел:
«…Прошло уже немало времени с тех пор, как в цветущей долине среди неприступных гор собрались со всего света люди, знавшие о таинствах и самом устройстве Природы больше, чем весь остальной мир. Они съехались туда вместе с семьями и имуществом, в надежде обрести покой, необходимый для продолжения их трудов, и дать отдых сердцам, израненным зрелищем нескончаемых кровопролитий.
Но мир не хотел оставить в покое бежавших от него. С каждым годом он все ближе подступал к укромной долине, сжимая свои окровавленные пальцы на горле сокровенной мысли.
И вот, когда уже казалось, что спасения нет, новая тайна открылась вдруг мудрецам, населявшим долину.
Они создали новый мир, нигде не пересекающийся с миром уже существующим, и назвали его Светлым, и удалились в него навеки.
Они искали покоя и отдыха и нашли его, ибо Светлый мир был абсолютно пуст. Тогда, рассеявшись в нем, они наполнили его лесами и горами, реками и морями, каждый по своей прихоти, и уединились в их излюбленных местах семьями и поодиночке. Но прежде, собравшись вместе, все они решили в детях и внуках своих навеки уничтожить мысль об убийстве, как способе достичь первенства в роде или товариществе, в городе или государстве, когда бы они ни возникли в Светлом мире. В ненарушимую тайну был превращен этот страшный способ подчинения людей своей власти.
Пришедшие в Светлый мир поклялись навсегда забыть его и детей своих воспитать в неведении, дабы никогда не началась здесь ужасная борьба, некогда изгнавшая их из мира родного…»
Где-то капала вода. Луч фонарика по одной выхватывал из темноты широкие влажные ступени, полого уходящие в бесконечную глубину. Игорь шагал по ним и думал:
«Ее еще можно догнать, остановить, объяснить ей самое главное – Тайну должны узнать все. Все сразу. Только так можно избежать беды…»
Он шел все дальше и дальше и даже не обернулся, когда где-то далеко за его спиной со скрежетом захлопнулась подвальная дверь…
Летучий голландец
– А что, нормально посидели, верно? – говорил Серега, надевая шлем.
– Уху, – ответил я. – Долго только. Полпервого уже, а утром на работу.
– Спокойно, гражданин! Машина у подъезда, – он завел свою «Яву» и открыл передо мной воображаемую дверцу. – Через полчаса ты будешь дрыхнуть у себя дома без задних ног… То есть пардон! В целости и сохранности.
– Ладно, – сказал я, устраиваясь позади него, – погоняй давай.
Мотоцикл взревел и полетел прочь из города. Несколько минут спустя нас вынесло на сонное пригородное шоссе к захлестнуло свежим потоком воздуха, полным ночных запахов. Серега еще поддал. В свете фары теперь видно было лишь неразборчивое мельтешение, крутые спуски казались затяжными прыжками.
Неожиданно сквозь шум ветра послышались новые звуки – грохот и лязганье где-то позади. Я оглянулся и увидел быстро нагоняющий нас автомобиль. Фару его не горели, только ярко светились окна. Трудно было понять, что это за машина: не то автобус, не то пассажирский фургон, однако мчался он на огромной скорости и, как мне показалось, по встречной полосе движения.
Вскоре странный рыдван приблизился настолько, что стали слышны голоса пассажиров, покрывающие непрерывный грохот и дребезжание его бренных частей. Пассажиры пели хором. Из окон экипажа несся надсадный рев, промодулированный знакомыми словами:
Поедем, красо-отка, ката-аться,
Давно я тебя-а поджидал!
«Да они там пьяные все!» – подумал я.
Пение вдруг оборвалось, и в окне появилась жуткая темно-синяя морда.
– А вы что, трезвые, что ли? – гаркнула она на всю степь.
Фургон взорвался дружным хохотом и грянул с новой силой:
В такую шальну-ую пого-оду
Нельзя доверя-аться волнам!
Эта дьявольская телега уже поравнялась с нами, она была кое-как склепана из кусков железа разных размеров, цветов и формы. В окнах не было ни одного целого стекла, вся конструкция ежесекундно рисковала рассыпаться в прах, однако продолжала нестись вперед.
Серега, скосив один глаз, оторопело уставился на фургон. И тут началось самое ужасное: все пассажиры высунулись в окна и проорали полкуплета, обращаясь непосредственно к нему:
Ты помнишь, изменщик кова-ар-рный,
Как я доверя-алась тебе!
Я увидел белые черепа, черные провалы беззубых ртов, обдавших нас волной перегара, пустые глазницы и обломки конечностей.
Серега вскрикнул и нажал на тормоз. Веселый фургон проскочил вперед и принялся выписывать зигзаги на дороге. На мгновение он замер, стоя на двух колесах, а затем со звоном и хохотом рухнул в кювет.
Мы медленно подкатили и остановились у бесформенной кучи ржавого металла. Казалось, все эти обломки лежат здесь давно, кое-где среди них поднимались стебли конопли.