Помоги другим умереть
Шрифт:
Нет, ведь истинная правда: первого встречного. Другое дело, что попался ей какой-то ходячий секс-символ, но это совсем не означает, что он призван быть также психо– и физиотерапевтом.
«Я вообще-то зачем сюда приехала?» – с ожесточением подумала Женя, презирая себя за то, что надевает юбчонку еще более «нарисованную», чем шортики, а также козырный топик, не достигающий пупка. Без лифчика, естественно. И практически без трусиков, потому что юбка облегает, как перчатка.
«Работать, работать я сюда приехала, а не… Ладно – замнем, как говорится, для ясности!»
Ее ждал кофе.
– Ты, наверное, есть хочешь? – спросил Олег. – Тут кое-что есть в холодильнике, но лучше сходим в китайский плавучий ресторанчик: там потрясающая еда и река вокруг. Я туда чуть не каждый день наведываюсь.
– Жена не обижается?
Не удалось-таки удержаться от вопроса, но тотчас захотелось откусить себе язык!
– На что? – вскинул брови Олег.
– Ну, что дома не ешь, – неуклюже объяснила Женя, и он усмехнулся:
– Нет проблем!
Ну, спасибо и на том. Хорошо, хоть прямо не спросил: «А твоя какая печаль?»
На улице ясность мысли постепенно вернулась к Жене. Да, определенно с ее головушкой что-то не так, если она пропустила мимо ушей прозвучавшие недавно слова: «Убийцу мы только что видели».
Обернулась к Олегу:
– Что ты имел в виду?
– Ты о чем? – глянул тот с улыбкой. – О моем сходстве с братом? Или о китайской кухне, которую я обожаю? Или…
– Насчет Корнюшина, конечно! – пискнула Женя, впадая в панику от его проницательности.
– Ах вот оно что! Ну, это очень просто. Когда был убит Неборсин? 20 июля? Так, а 18-го того же месяца Корнюшин улетел в Москву. То есть утром 20-го вполне мог оказаться в Нижнем. Думаю, двинул он через Москву только потому, что рейс на Нижний – раз в неделю, а билеты чуть не за месяц разбирают: там же по пути две посадки, сама знаешь. Да и на всякий случай, элементарная осторожность. Я поузнавал: Корнюшин брал отпуск на две недели за свой счет. Потом дал телеграмму, что задерживается. А прилетел знаешь когда? – Олег сделал выразительную паузу. – Только вчера. Около двадцати четырех часов ночи. А это значит – что?
Женя тупо качнула головой.
– Это значит, – терпеливо пояснил Олег, – что Корнюшин, как псих, улетал из Москвы в девять утра!
– Ну и ради бога! Что же тут психического? А почему так долго летел – с посадками, что ли?
– Восемь часов – разве долго?
– Как это – восемь? Пятнадцать! С девяти-то утра до двадцати четырех!
– У вас у всех, кто из России прилетает, проблемы с математикой. – Олег снисходительно погладил Женю по голове, и она невольно замерла под этой ласковой ладонью. – Разница во времени. Девять утра по Москве – это шестнадцать в Хабаровске. Плюс восемь часов перелета – вот и получается двадцать четыре.
– Ах да, – с понимающим видом кивнула Женя, пытаясь прорваться сквозь комок в горле.
Это же надо… Она и сама не подозревала, что до такой степени измучилась от одиночества. Нет уж, держи себя в руках, если не хочешь сделаться посмешищем. А вот интересно, как бы он воспринял, если бы залетная гостья вечерком предложила ему… задержаться? Ну что тут особенного, что? В конце концов, Женя в Хабаровске больше чем на неделю не останется. Улетит – и они забудут друг о друге. Судя по внешности, Олег не испытывает недостатка в дамском внимании. А судя по тому, как по-свойски хозяйничает он в квартире брата, она знакома ему, как своя. Наверняка запросто бывает на холостяцкой территории не один! Женя вспомнила кровать, на которую Олег бросил пакет со свежим, только что из прачечной, бельем. Сноровисто так бросил. Потом в памяти возник огромный разлапистый диван. Заслуженная, много повидавшая на своем веку мебель!
Ей вдруг стало тошно. И стыдно – так стыдно, как будто она уже предложила Олегу «задержаться», а тот прямо и грубо сказал: «Извини, я бы с удовольствием, но меня дома ждут!» Или, еще хуже, согласился, но потом вдруг вскочил, глянул на часы и с воплем: «Боже мой! Да мне жена голову оторвет!» – ринулся в бегство…
– Эй! – Большая теплая ладонь стиснула голое плечо, и Женя так и подскочила. – Ты где?
Да, по части моделирования собственного беспросветного будущего Женя за последние годы сделалась настоящим мастером! Мгновенно мобилизовала внутренние резервы гордости, стыдливости и самолюбия – то есть проделала привычный, будто чистка зубов, аутотренинг.
– Ну, я… – отозвалась с максимальной глубокомысленностью, – я думала! Что-то не получается с Корнюшиным. Аделаида Пахотина пропала позавчера, то есть двадцатого августа, ориентировочно в полночь. Артур говорил с ней в двадцать три тридцать, и в это время она еще была жива. В девять утра – самолет из Москвы. Сомнительно, чтобы Корнюшин – предположим, что это он! – успел покончить с Аделаидой и добраться до Москвы. Поездов в это время нет. Самолетов – тоже. Надо, значит, ловить попутку или заранее нанимать машину. Это баснословные деньги. Конечно, за пять-шесть часов можно домчаться до Москвы, но это если и правда мчаться сломя голову. Теоретически возможно, а практически…
– А практически – еще возможнее. Если предположить, что Артур не врет и по времени все обстояло так, как он сказал, то Корнюшин просто не тратил ни минуты даром. Прихватил жертву с собой и прикончил по дороге.
– А свидетеля – тоже прикончил?
– Какого свидетеля?
– Привет! Частника! Шофера! Или ты предполагаешь, что у него в Нижнем был сообщник, который и Аделаиду помог прикончить, и в Москву Корнюшина отвез?
– Насчет сообщника вариант хороший, однако, мне кажется, Корнюшин и сам с усам. Ведь пропала не только эта ваша Глюкиада, но и ее «Вольво». – Олег усмехнулся, взглянув на изумленное лицо Жени: – Предваряя твой вопрос, скажу, что мне об этом сообщил Грушин, разбудив по телефону среди ночи. Только он проводил тебя в аэропорт, как позвонил Алфеев, обнаруживший исчезновение машины. Почему-то раньше ему, придурку, в голову не пришло в гараж заглянуть! Может, если бы по горячим следам дали машину в розыск… Хотя какие там горячие следы, если увели «Вольво», грубо, в полночь, хватились вечером другого дня, а искать вообще надо в Москве.
– Да, красиво получается, только понять не могу: зачем Корнюшину столько народу убивать? Ну невозможно же, в самом деле, поверить, будто он решил принести в жертву обожаемой богине Танатос всех святотатцев, некогда издевавшихся над Смертью в том детском спектакле!
– А почему бы и нет? Люди, знаешь ли, и не так с ума сходят, а после того, что пережил Корнюшин, он вполне мог спятить очень круто. Не удивлюсь, кстати, если следующей жертвой буду я сам – за то, что валялся в гробах и проявлял великую непочтительность к загробному миру. Вот только одна загвоздка: если я все же прав и Корнюшин убийца, после гипотетической гибели Алины настанет его очередь. То есть он должен покончить с собой. Вряд ли его жертвенность окажется простерта до такой степени. И много можно будет позадавать ему интересных вопросиков на тему, почему он остается жив там, где погибают все.
– Климов тоже остался жив, – напомнила Женя.
– Если не ошибаюсь, чудом: благодаря тебе и Аделаиде. И то ему досталось. Быть может, у Корнюшина зарок: не трогать второй раз того, кого Смерть, так сказать, простила.
– Похоже, ты уже смирился с тем, что Чегодаева обречена, – неприязненно взглянула Женя.
– Совсем нет. Но ей сегодня совершенно ничто не грозит: товарищи по работе присматривают, а завтра с утра пораньше мы ее возьмем под свое крылышко. Но, если честно, меня до сих пор не оставляют сомнения: не играем ли в пустышку? Причина смертей уж больно выспренна, психопатична и литературна. Это версия не твоя, не моя, не Грушина. Это версия Аделаиды, а мы тащимся у нее на поводу, как… Читала «Убийце Гонкуровская премия»? Вот то-то и оно!.. Ну ладно. Технический перерыв. Ты, кстати, обратила внимание на город, по которому мы только что шли? Нет? Я так и думал. Посмотри хоть на Амур!