Помоги мне...
Шрифт:
Он вообще мог заниматься с ней любовью где угодно: в ванной комнате, на кухне, в кресле. «Дорвался до бесплатного», — с грубоватой откровенностью признавался он, но она не обижалась. Может, в ней с самого начала подспудно таилось это желание стать беззащитной жертвой, добычей мужчины-охотника, таилась распутная страсть, которую она тщательно скрывала не только от мужа, но и от самой себя?
Как-то в один из таких пикантных моментов зазвонил телефон. Алла и Ник лежали на ковре. Накрытая его горячим нетерпеливым телом, она как-то смогла дотянуться до аппарата, стоявшего на журнальном
— Слу... слушаю, — проговорила она, поперхнувшись на коротком неровном выдохе.
— Ты че там, стометровку только что пробежала? — послышался голос Светки, старой подруги, с которой они периодически перезванивались.
— Э... фитнесом занимаюсь. Для здоровья, — ляпнула Алла первое, что пришло в голову.
— Ой, извини, подруга, тогда я позже, — проговорила Светка и положила трубку.
Ник и Алла расхохотались и долго смеялись, не в силах продолжать начатое.После этого во время их близости он всегда выдергивал телефонный шнур из розетки.
Однажды он сказал:
— Знаешь, Алла, я больше не смогу написать ни строчки.
— Почему?
— Потому что я счастлив...
14
Гробы прибыли на подмосковный аэродром «Раменское» в десять утра.
Грузовой «Ил» с надписью «МЧС России», только что прилетевший из Исламабада, разворачивался на взлетной полосе. Спецрейс вполне мог и не состояться: все-таки масштабы произошедшего были не те. Когда менеджер по кадрам «Гидромонтажа» Синельников позвонил в МЧС и обратился к замминистра с просьбой о выделении самолета, тот с некоторым раздражением ответил:
— Ну, братцы мои, примите, конечно, соболезнования и все такое, но это все-таки не Спитак[5] и не начало войны в Ираке, чтобы гонять самолет за несколько тысяч километров!
Неожиданная поддержка пришла в лице белорусского МИДа, обратившегося лично к российскому министру по чрезвычайным ситуациям. Самолет был выделен.
Стояло хмурое дождливое утро. На взлетной полосе, подняв воротники плащей, курили несколько человек. Женщина лет сорока пяти в светло-коричневой кожаной куртке, такого же цвета шерстяной юбке и черных туфлях на невысоком каблуке комкала в руках носовой платок, время от времени прикладывая его к носу и покрасневшим глазам. Чуть поодаль виднелись два микроавтобуса, бортовой «ЗИЛ» с белорусскими номерами и автопогрузчик.
— Сыну сообщили? — тихо спросил женщину стоявший рядом средних лет чиновник с «дипломатом». Это был второй секретарь белорусского посольства в Москве Снитич.
Женщина кивнула. Смяла платок и сунула в сумочку.
— Звонила. Он не сможет прилететь. Да и все равно не успел бы на похороны.
Грузовой люк самолета начал медленно опускаться. Шофер погрузчика в синем рабочем комбинезоне бросил на бетон недокуренную сигарету, включил зажигание и направил свою машину к «Илу». В «брюхе» самолета копошились люди в синих куртках с надписями «МЧС»: они сопровождали скорбный груз из Пакистана.
Через десять минут три цинковых гроба, заключенных в деревянные ящики, стояли на бетонной полосе.
Снитич тронул женщину за плечо, проговорил: «Оставайтесь здесь, я сейчас» и пошел к гробам.
«Пакистанские власти сообщили, что останки обгорели и сильно повреждены взрывами, но все равно их принадлежность установлена. Скорее всего, вешают лапшу на уши. В подобных случаях для идентификации погибших необходим анализ ДНК, а это за два дня не делается. А если тел внутри вообще нет? Гм... который из гробов забирать? Или — теперь все равно?» — размышлял он.
Вопрос отпал сам собой: на каждом из ящиков мелом была выведена фамилия погибшего: « Volosko », « Zdanovich », « Zimin ».
— Василий!
Снитич сделал рукой знак водителю «ЗИЛа», вопросительно смотревшего на него из кабины. Тот кивнул и завел мотор.
Николай Зданович, или то, что от него осталось, готовился совершить свою последнюю поездку на родину.
15
«Форд» затормозил так резко, что Зданович врезался лбом в ветровое стекло.
Прямо перед микроавтобусом поперек дороги возник невесть откуда взявшийся огромный грузовик, кузов и кабина которого по азиатской традиции были украшены восточными пейзажами, рисунками красавиц, цветов и сердец. Зимин как-то пошутил, что такие машины — прямо картинные галереи на колесах.
Шаббаз, высунувшись из кабины, уже хотел обругать неумелого водителя, как вдруг из дома, напротив которого произошла их незапланированная остановка, выскочил человек в черной маске с прорезями для глаз. В руке у него был пистолет. В следующий миг в дверном проеме показался второй, с «Калашниковым» наизготовку. Он тоже был в маске.
Шаббаз с побелевшим лицом рванул рычаг коробки передач, переключая ее на задний ход, но в следующий миг грохнул выстрел, и голова водителя взорвалась кровавым месивом из осколков черепа и брызг мозга.
Двое или трое прохожих, услышав выстрел, испуганно вжались в стену дома. Еще один упал на землю, прикрывая голову руками. Налетчик с пистолетом рванул дверцу, и тело водителя выпало на пыльную дорогу. Секунду спустя бандит был уже за рулем. Другой нападавший, обежав микроавтобус, откатил назад дверь и, ткнув автоматом в пытавшегося подняться Волоху, заорал по-русски:
— Сидет! Сидет, тваю мат!
Все произошло буквально в течение десяти секунд.
В первые минуты Зданович никак не мог поверить в реальность происходящего. Маска и яростно горящие под ней глаза налетчика, пистолет в его руке, стекло, забрызганное кровью Шаббаза, — все это казалось ему атрибутами дешевого кинобоевика, даже не американского, а российского производства. Не хватало только взрыва бутафорской гранаты и разноцветного дыма. Он даже не мог сказать себе, что испугался, и не сделал ни малейшей попытки открыть дверцу и выскочить из машины.