Помоги мне...
Шрифт:
Утолив жажду, Николай упал на свое ложе. Толстяк присел на корточки, взял его худое запястье и нащупал пульс. Посмотрел на часы, считая удары сердца.
— Ты врач?
— Так точно, — пакуложил руку Здановича на грудь. — Хирург. Махмуд Али Тахир Джавид. Можно просто Махмуд. В институте меня дразнили: «Махмуд-поджигай».
— Почему «Махмуд-поджигай»?
— Ай-яй-яй, а еще русский! «Белое солнце
— А... — протянул Зданович и добавил: — Но я вообще-то из Белоруссии.
Толстяк недоверчиво уставился на него.
— Вот это да! Я же оканчивал Минский медицинский! В семьдесят шестом. И откуда ты?
— Как раз из Минска.
— Считай, земляки, — Махмуд улыбнулся. — Как тебя зовут?
— Николай. Где я?
— Это отряд афганского полевого командира Абдулхамида.
— Я что, в Афганистане?
Его собеседник кивнул.
— А как же граница?
Махмуд тонко улыбнулся.
— Граница здесь — понятие относительное.
— Этот э... Абдул... Абдулхамид, он что, Талибан?
— Наоборот. Когда талибы были у власти, Абдулхамид воевал с ними. Я в то время работал в больнице в Кандагаре. Тогда и присоединился к его отряду. Знаешь, эти талибские фанатики даже бриться мужчинам не разрешали. Лично я не люблю растительности на лице, — Махмуд провел ладонью по своему гладко выбритому подбородку. — Но дело, конечно, не в этом, просто они довели страну до крайности. Но когда пришли американцы, Абдулхамид понял, что это тоже не то, и стал воевать с ними. Когда американцы как это... прижимают его, он переходит границу и пережидает в Вазиристане. Когда его прижимают пакистанские войска, он уходит обратно в Афганистан. Л я так и остался в отряде: они хорошо платят, а у меня семья. Да и уважают. Считай, я второй человек после командира.
Мусса и Абдулхамид — старые друзья, они когда-то вместе воевали против русских в Афганистане. Мусса упросил его временно оставить тебя в отряде: ты был совсем плох. Видимо, не теряет надежды получить выкуп. Знаешь, наш командир не занимается похищением людей, но и тебя не отпустит. Мусса вроде бы однажды спас ему жизнь во время той войны, и Абдулхамид не мог отказать — чувствует себя должником. Мусса не ожидал, что мы уйдем так скоро: нам стало известно, что пакистанские власти готовят большую военную операцию в этом районе.
— Где он сам? Мусса?
— Остался в Пакистане, собирался в Пешавар. Вероятно, получать эти... как их? дальнейшие указания.
— Послушай, Махмуд, что со мной? У меня горлом начала идти кровь. Я чувствую страшную слабость, уже несколько раз терял сознание. В последние дни меня рвет.
— А? Что рвет? Зачем?
— Ну... тошнит.
— А, тошнит. Черт, совсем стал русский язык забывать. Не с кем это... прак... прак-ти-ко-вать-ся, — по слогам произнес Махмуд.
— Так все-таки что?
Его собеседник посерьезнел.
— Ты пролежал без чувств почти двое э... сутка. Сутки? Я не знаю, что с тобой. Они, насколько я понял, держали вас в этом... подвале. Наверное, плохо кормили. Ну и все такое. Ничего удивительного, конечно, что организм ослаб. Возможно, произошло обострение какой-то старой э... проблемы. Ты раньше ничем серьезным не болел?
— Нет.
— В любом случае, требуется специальное обследование, а в таких условиях об этом не может быть и речи. Да, лечение необходимо, но как можно лечить, не зная — от чего? Так что речь идет пока только о том, чтобы поддерживать твой организм и по возможности не допускать ухудшения. У меня есть неплохие американские медикаменты.
— А что... что с ними?
Махмуд понял. Вздохнул.
— Они погибли. Я сам слышал по радио. Когда солдаты начали штурмовать дом, кто-то из террористов бросил в подвал гранату. Или даже несколько гранат. Ну и...
Значит, надеяться не на что. Зимин погиб, Волоха погиб, Саймон погиб. И никто теперь не узнает, что был и четвертый.
22
Когда Алла, наконец, немного успокоилась, она распечатала письмо Ника на принтере и заставила себя прочитать его еще раз.
Оно пришло через три дня после похорон, на которых состоялся ее неприятный разговор, если это вообще можно было назвать разговором, с Натальей Зданович. Она, Алла, и сама хотела забрать ту папку с его стихами, но бедный Ник... Он думал о своей жене лучше, чем та оказалась на самом деле!
Но что за странная фраза о долге и о том, что он «все вернет»?Может... может, он все-таки жив? Тогда почему назвал себя «должником на том свете»?
Ответ на свой вопрос она получила через два дня, когда собиралась идти на работу.
Телефонный звонок застал ее на лестничной площадке. Она уже закрыла дверь, но не убрала ключ в сумочку. Аппарат всегда стоял на минимальной громкости, еще минута — и его заглушил бы шум поднимающегося лифта. Алла вернулась в квартиру и взяла трубку.
— Госпожа Максакова? — послышался хорошо поставленный низкий мужской голос. Такие бывают у адвокатов и дикторов радио.
— Да, я, — недоумевая, ответила она.
— Михаил Евгеньевич Розенталь, юрист открытого акционерного общества «Гидромонтаж».
Ее ладонь сразу вспотела. Она переложила трубку в другую руку и раздельно выговорила:
— Очень приятно.
— Вы были, насколько я могу судить, э... близким другом господина Здановича?
Она молчала. Близким другом! Как будто этот Розенталь изо всех сил рванул бинт, присохший к ее ране.
— Алло... госпожа Максакова?
— Да... я была его другом.
— Прежде всего примите искренние соболезнования нашей компании по поводу э... его трагической гибели.
— Спасибо.