Помор
Шрифт:
— Чего прикажете?
— Мяска бы, — сказал Фёдор.
— Могу предложить свежа-айшую телятину с бобами. Тёплые ещё тартильи, бурритос с курицей…
— Всё тащи! И попить чего-нибудь.
— Виски? Текила?
— Кофе.
— Есть яблочный пирог…
— Давай, и поскорее!
Схомячив обильную порцию угощения, Чуга малость подобрел. Эх, в баньку бы сейчас!.. Самое то было б!
Допив кофе, помор покинул ресторацию и вышел на солнце. Пройдясь по плазе, он наткнулся на объявление, ещё больше поднявшее его настрой, — местный кузнец предлагал помыться в бочке за пятьдесят центов. Фёдор хмыкнул только — да
И тут начали происходить события.
Из ворот платной конюшни вышел длинный, как жердь, хомбре [88] в новеньком сомбреро, скрывавшем лицо в тени. Его чёрные бархатные брюки были стянуты на поясе шёлковым кушаком алого колеру и расклешены книзу, да не просто, а с разрезами по длине сапог, выказывая голенища из тисненой кожи и шпоры с зубчатыми колёсиками. Белая рубашка, едва прикрытая короткой замшевой курточкой, резала глаз. Оружейный пояс из красной кожи оттягивался двумя кобурами, подвязанными на бёдрах сыромятными ремешками.
88
Принятое в южных и западных штатах словечко, заимствованное из испанского. Обозначает мужчину.
Но стоило хомбре поднять голову, как Чуга понял — перед ним не техано. Уж эту-то козлиную бородку он узнал сразу!
— Вот и встретились, русский, — проговорил с усмешечкой козлобородый Ньютон. Его правая рука была опущена, а пальцы пошевеливались совсем рядом с рукояткой «кольта», на которой ножом были сделаны зарубки.
— Живучий, недобиток? — грубо сказал помор.
Ладонь Фёдора пала на рукоять револьвера. Выхватить оружие противникам удалось одновременно, Ньют выстрелил первым, и Чугу словно пнули в бок. «Смит-вессон» дёрнулся в руке, посылая две пули подряд — на крахмально-белой рубашке козлобородого расплылись ярко-красные пятна.
— Нет!.. — выдохнул Ньютон, отшатываясь. «Кольт» в его ослабевшей руке выстрелил в землю, поднимая фонтанчик пыли. Козлобородый суетливо подхватил правую руку левой, поднимая ствол. Пуля расщепила край поилки для коней. — Нет!
— Да! — настоял Фёдор, нажимая на спуск.
Попадание отбросило Ньюта к коновязи. Цепляясь за гладкое бревно, всхлипывая и клекоча, он всё пытался устоять, загребая ногами унавоженную грязь. Вздёрнув револьвер, козлобородый выпалил — и угодил помору в ногу. Чуга едва не упал, но холодная решимость не оставляла его. Оттянув курок большим пальцем, он нажал на спуск — пуля разорвала Ньютону горло, забрызгав кровью рубашку. Тягучие красные капли падали в пыль и скатывались в шарики.
— Тео! — донёсся отчаянный крик князя. — Сзади!
Пошатнувшись, помор развернулся кругом. От резкой боли в ноге и в боку его качнуло, Чуга еле успел выставить левую руку и упереться в беленую стену ресторации — мелькнула дурацкая мысль о ладони, измазанной в извёстке. Благодаря тому, что он едва не растянулся, пуля прошла мимо — мерзко взвизгнув, впилась в створку ворот конюшни.
Фёдору было больно и муторно, пот заливал глаза. Площадь, белая под слепящим солнцем, качалась и плыла. Через неё, наискосок, шагал высокий и тощий молодчик в шляпе с короткими полями. Он щурил глаза, морща лицо на свету, а в руках сжимал два револьвера зараз. Вот оба дула расцвели крестоцветным огнём, и плечо помора пробило навылет. Грохнул «спенсер». Мимо!
Чувствуя, как хлюпает в сапоге, как горячие струйки стекают по руке, Чуга выстрелил от бедра, сдвигая раненую левую ногу, рыча от боли и ярости. Пуля из «смит-вессона» сбила с молодчика шляпу, и Фёдор узнал обветренное лицо Хэта Монагана, искажённое от натуги.
Снова прогремел «спенсер». Чуга краем глаза заметил, как с крыши дома напротив падает винтовка, а после скатывается и сам стрелок.
Хромая, подволакивая раненую ногу, Фёдор двинулся навстречу Монагану, замечая никчёмные мелочи — как мельчайшая, словно пудра, пыль бьёт из-под сапог, как жалобно звенит колокол на башне собора, задетый шальной пулей, — видать, рука стрелка, засевшего на крыше, дрогнула перед смертью.
Удар свинцового катышка развернул Чугу. Не удержавшись, он упал на одно колено и выстрелил — Хэта отбросило мощью 44-го калибра. Роняя «кольт», Монаган зашатался, слепо шаря по груди, размазывая кровь, пока не рухнул ничком, лицом в пыль. И тишина…
Помор, стоя на коленях и упираясь в горячую пыль рукою с револьвером, безразлично наблюдал за бегущими к нему Павлом и Ларедо, Бозом и Оливером. Потом плаза перекосилась и пропала, а щеке стало тепло. Милосердная тьма объяла Чугу.
Фёдор пришёл в себя ранним утром. Раны ныли, было тошно и противно, а слабость такая, что и котёнок заборет. Почти не ворочая головой, Чуга огляделся. Он лежал на топчане в одном красном белье. Холщовые бинты стягивали ногу, руку и бочину. «Хоть в башку не угодило…» — мелькнуло у помора.
Под сводами комнаты, в которой он лежал, было сумрачно, в маленькие окошки, прорезавшие толстые стены, засвечивали розовым первые зоревые лучи.
Издалека доносились негромкие, приглушённые голоса — высокий женский и басистый мужской. Чуга прислушался: разговаривали на испанском.
Шурша юбками, в комнату к Фёдору заглянула черноглазая сеньорита, улыбнулась радостно и убежала — только каблучки застучали дробно. Вскоре рывком открылась дверь, и вошёл Туренин. Князь выглядел и обрадованным, и смущённым.
— Ну вот, — преувеличенно весело сказал он, — на поправку пошёл, раз глазами хлопаешь, а не закатываешь!
— Где это я? — сипло проговорил Чуга, разлепляя спёкшиеся губы.
— У друзей! Это дом Хесуса Бердуго, старинного знакомца Гуднайта, а его дочь… Мария дель Консуэло, — проговорил Павел, жмурясь, — ухаживала за тобой. — Он вздохнул: — Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами!
— Дурак.
— Есть немного! — весело признал Туренин. Потупился и сказал покаянно: — Не вышло у меня сразу снять того стрелка, а в Хэта я стрелять побоялся — мог и в тебя угодить… Ты как раз на линии огня стоял.
— Хэт… как? Готов?
— Похоронили уже! Всех троих! Узнал того, с бородкой?
— Узнал…
— Ну вот! Ты открыл счёт, и мы ведём. Троих или четверых нынче вовсю поджаривают на сковородках! Или варят в котлах…
— Толку с этого… Гонт-то жив.
— Ничего, это дело поправимое! — ухмыльнулся его сиятельство.
Фёдор покосился на окошко.
— Я что тут, весь день провалялся?
Туренин захохотал.
— Всю неделю, Федь! Всю неделю! Вторая пошла!
— Ничего себе… — пробормотал Чуга.