Помощник хирурга

О'Брайан Патрик

Красивых женщин, которые умеют одеваться. Я думаю, он тебе понравится.

— Ну, раз и тебе он нравится... — с сомнением протянула Диана.

— Знакомство с ним сделает твою жизнь интереснее: он, помимо прочего, довольно богат и общается в Париже со всеми, кто обладает хоть каким-то вкусом и чувством стиля.

Кроме всего этого, хотя он сам не занимает никакой официальной должности и не проявляет политической активности в любой форме, люди его пристрастий образовывают что-то типа тайного общества, почти франкмасонство. Они знают друг друга и подчас умеют найти ухо, в которое можно шепнуть нужное словечко, тогда как человек посторонний будет стараться впустую. В девяносто четвёртом именно эти знакомства спасли ему жизнь, тогда когда большая часть семьи взошла на эшафот. Кстати, именно поэтому его дом так пуст. Что бы ни стряслось, его защита может оказаться полезной.

Говорю это тебе, Вильерс,

так как знаю, что могу рассчитывать на твоё благоразумие.

Будет неловко выказать хоть какую-то осведомлённость о его наклонностях: пусть в каких-то вопросах он весьма смышлён, но тут слепо верит, что остаётся незамеченным.

Адемар очень боится скандалов, и чтобы ввести в заблуждение свет, играет страсть к жене банкира мадам Дюрок. В чём дело, Вильерс? Почему ты остановилась?

— Прости, Стивен. Просто хотела показать тебе дом, в котором жила в детстве.— Но это же отель д’Арпажон, — сказал Стивен, внимательно разглядывая серое здание с внутренним двором, с трёх сторон защищённым стенами, стоящее довольно далеко от дороги. — Я всегда знал, что ты превосходно говоришь по-французски, но даже не думал, что ты учила его в отеле д’Арпажон — том самом отеле д’Арпажон, клянусь честью.

— К слову не пришлось, а ты не спрашивал. Ты задаёшь не так много) вопросов, Стивен.

— Никогда не считал расспросы либеральной формой беседы.

— Что ж, тогда расскажу без всякого вопроса. Мы жили здесь долгое время — отцу пришлось на несколько лет покинуть Англию из-за долгов. Мне они показались вечностью, хотя кажется, их было всего три: приехали, когда мне было восемь, а когда уехали — одиннадцать. Отец был влюблён в Париж, как и я. Вон моё окно, — указала Диана. — Третье от угла. Мы занимали всё левое крыло. Но Стивен, что необычного в том, что я учила французский в отеле д’Арпажон?

— Лишь то, что мой кузен Фицджеральд тоже тут жил — полковник Фицджеральд с которым мы встретимся завтра, отец Кевина. Конечно, ничего совсем странного тут нет.

Ведь твой отец был военным, как и мой кузен. Солдаты склонны собираться вместе, и что может быть более естественным, чем когда один занимает жилище после другого?

— Интересно, встречалась ли я с ним когда-нибудь? К отцу приходило множество английских офицеров, и как правило, в форме, так что мне были знакомы все мундиры.

— Вполне возможно. Высокий худой человек с одной рукой и шрамом на лице. Шрамом побольше, чем у Джека Обри. Лицо вытянутое, увидишь такое — и подумаешь, что перед тобой лошадь, если исключить отсутствующую руку. Но он бы не стал носить английскую форму, потому что состоял в Ирландской бригаде, на службе французского короля — в полку Диллона.

— Да, я видела кого-то из них. Помню форму. Но все они были двурукими. Что стало с ним дальше?

— Когда бригаду расформировали, он был уже слишком стар и болен для того, чтобы отправиться в Кобленц вместе с другими, — ирландцы не воевали против короля, как ты помнишь, так что он уехал в Нормандию. Он всё ещё там живёт, разводит лошадей. Тебе он тоже понравится.

По улице Гренель провозили батарею полевой артиллерии.

— Надеюсь, это не из его лошадей, — сказал Стивен на ухо Диане, заглушая грохот колёс.

— Полковник ненавидит проклятого тирана не меньше моего.

Пара отправилась дальше.

— Он тебе тоже понравится, — повторил Стивен. — Прости, но я спланировал твоё пребывание здесь, даже не посоветовавшись: жизнь в городе, в отеле де Ламот — кроме друзей, которые у тебя уже есть, там всегда что-то происходит: Адемар каждую неделю даёт концерты. А когда тебе надоест город, есть полковник со своей сельской фермой, зелёными просторами, реками и пастухами. Что до твоих родов, я консультировался сБоделоком, несомненно, лучшим акушером в Европе. Мы давние друзья, и он будет ждать когда ты будешь готова — лучших рук не стоит и желать. Я ужасно несведущ в акушерстве и часто волнуюсь, когда для этого нет никаких причин.

Тема оказалась не слишком приятной, так что блеск в глазах угас, а лицо Дианы, излучавшее счастье от вновь обретённой свободы, восхищения от возвращения в Париж и нового наряда, несколько помрачнело.

— Это было любопытное совпадение — я про отель д’Арпажон, ведь так? — произнесла она.

— Удивительное, — кивнул доктор. — Всё же можно сказать, что жизнь — это хитросплетение удивительных совпадений: к примеру, только мы решим перейти дорогу, тут же появляется редкий экипаж, запряжённый шестёркой. Хотя и кажется невероятным, но факт остаётся фактом. А эта лысая голова принадлежит месье де Талейран-Перигор, — Стивен снял шляпу и лысый мужчина повторил этот жест. — Совпадения бывают просто невероятные — в тот самый миг, когда мы будем входить во двор усадьбы Ламота, это здесь недалеко

справа — не вляпайся в ту кучу, Вильерс, — какой-то купец может заходить в свою контору в Стокгольме, а Джек Обри — седлать лошадь для охоты на лис.

Хотя если поразмыслить, Джек вряд ли бы стал охотиться на бедняжку лису в это время года, но общая идея должна быть понятна. Ты можешь возразить, что абсолютное большинство совпадений остаётся незамеченным, и это конечно же правда. Но они происходят постоянно, и в то мгновенье, когда я собираюсь постучать в дверь, какой-то бедняга в Китае испускает последний вздох.

***

Джек конечно же не охотился на лису, но и вправду седлал лошадь — принадлежащую отцу могучую серую кобылу, — намереваясь доехать до Блэндфорда и сесть там на почтовый дилижанс до дома. Генерал Обри показался лишь украдкой, поддерживаемый под руки парой краснолицых пузатых парней. Остальные безучастно наблюдали за сценой прощания из бильярдной.

— Ты ещё здесь, Джек? — спросил генерал. — Стоит поспешить. Счастливого пути и не порань кобылу удилами.

Обри-старший никогда не был большого мнения о способностях сына в обращении с лошадьми.

— Давай же, Джонс, давай, Браун, — прокричал он своим товарищам. — Мы должны вернуться к работе. Передавай привет жене и отпрыскам, — добавил он, коротко бросив через плечо, словно вдруг вспомнив.

Миссис Обри, мачеха Джека, не показалась вовсе: когда генерал нашёл её на маслобойне и женился, эта энергичная юная особа поклялась, что став леди, никогда не станет подниматься раньше полудня. И уж этой-то клятве она была верна очень строго.Джек уехал не оглядываясь. На душе скребли кошки, и вовсе не из-за здоровья отца, так как старик оправился от болезни столь же стремительно, как и слёг, а его энергия не пострадала вовсе, но скорее из-за странного, хитрого и коварного выражения лица родителя, как и лиц его товарищей. Это были политики или люди из Сити, а может быть и всё вместе. Джек точно не знал их взглядов, хотя было очевидно, что главный интерес составляли деньги: основные темы разговоров — консоли, омниумы[7] да индийские акции. Но даже не будь у него недавнего опыта общения с финансистами, он бы не поверил им ни на грош. Вулкомб-хауз никогда не отличался тем, что под его крышей безукоризненно следовали нормам поведения и морали, особенно после смерти первой миссис Обри, матери Джека. Генерал водил знакомства с множеством мотов, выпивох и игроков, так что заботливые деревенские матери не стремились отправить своих дочерей в этот дом на работу. Но Джек не мог припомнить, чтобы когда-то на порог пускали таких как эти Джонс и Браун. Их радикальные взгляды были ненавистны Джеку, а сами парни казались вульгарны, крикливы и нахальны. У них не было представления о родине. Их уверенный и нахрапистый подход был совсем не тем, что он ожидал увидеть дома. Иные из политиков вроде и ценят гуманность, но грубы и жестоки со своими лошадьми и собаками, а также оскорбительно обращаются с прислугой. В манере этих типов говорить и одеваться сквозило нечто большее, что сложно было описать словами. Конечно, для генерала союз с ними был выгоден. Много воды утекло с тех пор, когда он в последний раз занимал у Джека деньги, а недавно начал расширять Вулкомб до весьма амбициозных масштабов. Вероятно, именно это печалило Джека больше всего. Двести лет назад, только построенный, его родной дом, от души украшенный красным кирпичом с большим числом фронтонов, пролётов и высоких спиральных каминных труб, без сомнений был вульгарным и бросающимся в глаза строением. Но ни один Обри со времён Джеймса не был отмечен особым вкусом по части палладианизма,[8] как впрочем любым вкусом относительно архитектуры вообще, так что местечко чудесным образом расцвело. Теперь, с декоративными башенками и нелепыми подъёмными окнами, оно снова начало привлекать взгляды, будто пошлость новых товарищей заразила разум и самого генерала.

Внутри оказалось ещё хуже. Панельная обивка, старая, тёмная и конечно же, очень неудобная, но прослужившая ни одно десятилетие, была содрана, а её место заняли обои и позолоченные зеркала. Комната Джека уже исчезла и лишь неиспользуемая библиотека, с производящими большое впечатление ни разу не открывавшимися книгами и благородным отштукатуренным резным потолком, смогла избежать этой участи. Он провёл там несколько часов, полюбовавшись, кроме всего прочего, на первое ин-фолио Шекспира, позаимствованное Джеком Обри-предком в 1623 году у кого-то, но так никогда не прочитанное и не возвращенное владельцу. Но даже библиотека была обречена. Казалось, из дома вознамерились сделать фальшивку — древний фасад и никчёмное модерновое нутро: на вершине холма, где он обычно в последний раз оглядывался назад (так как Вулкомб располагался в промозглой низине, вытянутой на север), Джек направил свой взгляд прямо в противоположную сторону, на Вулхэмптон.