Помпа
Шрифт:
Тётя Дуся встаёт раньше всех в доме. Доит и выгоняет корову, затопляет печь, поит телка, кормит поросёнка, откидывает творог... Месит крутое тесто на вареники, а уж когда пристало время лепить их, будит Галю — та учится во вторую смену в школе ближнего райцентра, куда то и дело шмыгает от Изюмовки бойкий автобусик, подбирая по дороге школьников. Они и за билеты не платят...
Галя любит лепить вареники из тугого теста, набивать их творогом, швырять в кипяток. А после ловить шумовкой и подавать на стол, вокруг которого уже сидят отец, мать, старая-престарая
Галя без памяти любит Петра. В её глазах он самый умный, красивый и образованный не только в Изюмовке — по всему Крыму! Да, да, и не смейтесь, пожалуйста...
У Петра новый мотоцикл — Галке не терпится, чтобы брат купил, ну, пусть не «Москвича», хоть «Запорожца», только последней модели. У Петра всегда выстиранные и отглаженные её руками ковбойки, к выходному припасены цветные тенниски, есть вышитая красавица косоворотка. Пусть кто посмеет сказать, что Пётр плохо одет!
Галя любит, вернее, очень быстро полюбила в Изюмовке всё: белую их мазанку с маленькими окнами (от жары), большой сад, где растут персики, абрикосы, сливы, вишни, два ореха — один, малый, возле дома, где Лукьяненки обедают в жару, второй, громадный, внизу усадьбы.
Гале нравится выходить на улицу к колонке за водой. У колонки плещутся утята, крякают, суют головы в лужу-ручеёк. У колонки вечно толкутся девчонки и мальчишки. Ждут очереди, пересмеиваясь, сообщая новости.
Галя чувствует себя здесь начальницей — Пётр-то работает на водохранилище, откуда гонят в Изюмов-ку воду! Воды в этом году маловато. И Пётр поручил сестрёнке следить, чтобы никто на колонку шлангов для поливки огородов не цеплял, не то будет шланги срезать и «ховать», а нарушителей — штрафовать.
— Туго сейчас с водой,— степенно поясняет Галя товарищам.— Уж скорей бы канал подводили... Тогда воды будет — залейся!
А мальчишки и девчонки сами не дураки — никто средь бела дня шлангов цеплять не станет.
Баба Катя, если Галюха застрянет у колонки, выходит из дома, ковыляет по усыпанной щебнем дорожке к воротам и кричит неожиданно мощным, как у дяди Феди, голосом:
— Галю, опять сгинула? Бычок пить просит, кур
загонять пора, собака не кормлена, гуси огород щиплют...
— Иду, бабуся, иду!—отвечает Галина, продолжая спокойненько точить лясы.
Бабка Катя крикнет ещё разок и смолкает, упёршись в калитку сморщенной рукой. Знает, всё равно внучка притащит воду, лишь досыта наболтавшись с подружками. Дело молодое... Баба Катя — самое тихое, безобидное существо в большой семье Лукья-ненок. Так ли уж она велика? Отец, мать, бабка, Пётр и Галюха — пять человек. А шестого-то забыли? Этот шестой за всех пятерых жару даст. Шурка, Шурец-Оголец, как его зовут чаще,— младший Галкин братишка. Вот уж перец, заноза, ехидна, если не сказать хуже... Дядя Федя часто ворчит:
— Ремень по нём плачет!..
Тётя Дуся же только посмотрит строгими серыми глазами — Шурца и след простыл.
Вот в такую семью и приехала наша столичная гостья в эластичных
ГЛАВА ВТОРАЯ
Шурец-Оголец с первого дня невзлюбил её.
Ещё бы! Мать сразу отвела Юльке Лучшую комнату, где стоит телевизор. Изволь теперь спрашивать, словно командиршу, можно ли включать-выключать!.. А когда Шурец только разок подёргал струны висевшей над кроватью гитары, Галя швырнула его с порога, как котёнка.
Баба Катя то и дело потчует гостью ряженкой либо сливками, точно та телок двухнедельный. Отец, в первый же вечер усадил Юльку за стол, словно председательницу, и завёл:
— Ну, а жизнь в Москве-столицё, к примеру, хороша?
— Жизнь? Нормальная,— бойко отвечала Юлька.— Театры, музеи... Тьма интуристов. На стадионах катки из искусственного льда, В парках аттракционы...
— Культура!.. Тебе здесь у нас вроде скучно покажется.
— Почему же? Крым всесоюзный курорт.— Юлька порозовела,
— Мировой! Курортников — что гусей и утей,— прыснул Шурец, за что и схлопотал от примостившейся у двери Галки тумака.
— Да... Был я в сорок четвёртом проездом с фронта в Москве. Народищу!..
— Сейчас около десяти миллионов,— не моргнув, подхватила Юлька.— Часто в школу опаздываешь — улицу перейти невозможно. Машины, троллейбусы... Есть, правда, подземные тоннели. С лампами дневного света!
— Во заливает! — не выдержал Шурец.
Тётя Дуся сурово глянула на него.
— А скажи-ка, Юлечка,— вступила в разговор и она,— насчёт магазинов у вас как? Ситцев, обуви, промтоваров — вволю?
— Ситцы больше не в моде. Натуральные шелка,— с готовностью сообщила Юлька.
— Натуральные, поди, кусаются?
— Как то есть кусаются?
— Не всем по карману! — захохотал дядя Федя,
— Ну что вы...— Юлька мило улыбнулась.— Сейчас ведь ещё многие носят мини-юбки. Это недорого,
— Всё-то ты, я вижу, примечаешь, во всём разбираешься,— не то одобрительно, не то насмешливо сказала тётя Дуся.— А папа с мамой хорошо живут?
— Старики? Нормально.
— Какие уж они старики, зачем так обзывать! Хата наша тебе после городской квартиры — ничего?
— Нормальная, Комнат много, У москвичей теснее.
— Хата и верно просторная, хоть жильцов сели,— Тётя Дуся горделиво обмахнулась полотенцем.— Сами строились! Федя с Петрушей... Совхоз, ясно, материалу подкинул. Мы, бабы, только мазали.
— Как — мазали? — сморщила нос Юлька.
— По-здешнему. Чтобы глазу приятно было, чистенько. А вы с мамой в Кузьминках, на родине нашей, давно не бывали?
— Ездили как-то. По Оке. Метеором,— привирает Юлька, потому что до Кузьминок они добирались обыкновенным речным трамваем.— Метеор — это такой пароход на крыльях, Развивает скорость до ста километров в час.