Помпа
Шрифт:
— Не пароход, а теплоход,— усмехнулся Пётр, молча возившийся у окна с радиоприёмником.— Понимать должна разницу, не маленькая,
— Да, конечно, я оговорилась, теплоход! — поспешила исправиться Юлька.
— У нас в Кузьминках хорошо...— тиская в руках полотенце, задумчиво проговорила тётя Дуся.—Лес, река...
— Лес и на Агармыше — заблудишься! — взрывается Шурец.
— Там берёзок нету, сынок.
— Берёз в городском парке пять стволов насадили! — Это про райцентр, где учится Галя.
Галя
Галку вообще с приездом москвички словно подменили. Ходит как по струнке, следит за сестрой насторожёнными глазами, а сама на день два платья меняет и волосы, по-новому причёсывает.
...Интересно, о чём это будут секретничать девчонки сегодня? То ходили друг за дружкой, как гусыни, а нынче с утра забрали Юлькину драгоценную гитару, бабкино одеяло, подушки и пошли в сад под большой орех.
Шурец духом обежал плетень, забрался на орех и притаился в его ветвях. Девочки устраивались внизу основательно. Постлав одеяло, взбив подушки, легли; Юлька положила на живот гитару и тихо затренькала. Солнце сквозь незагустевшую ореховую листву рябило им ноги и головы. Шурец сидел на развилке могучих веток, словно его и не было. Даже примолкший было соловей щёлкнул и засвистал бесстрашно, да кукушка за усадьбой снова пошла куковать в зарослях ажины.
— Транзистор удобней,—донёсся до Шурца Галин голос.— Повесил через плечо и ходи себе слушай.
— Устарел!—Это отвечает Юлька.—Теперь больше на гитарах принято.
— Сыграй что-нибудь, а?
Юлька садится. Прилаживает гитару, начинает не перебирать, а часто щипать струны.
— Ты петь можешь? «Чёрного кота» знаешь?
— Устарел. Я тебе лучше песенку одну английскую...
Мягкий звук гитары и тонкий Юлькин голос глушат шорох завозившегося в ветках Шурца: он отсидел ногу. Но Юльке уже надоело петь. Она кладёт гитару, ложится рядом с Галей. Девочки молчат, молчат, потом Юлька спрашивает:
— У вас кино поблизости где-нибудь есть?
— В клубе. Детский сеанс — пять копеек, взрослый — двадцать. Не то с Петром в город ездим,— быстро отвечает Галка.
— Купаться в море тоже ездите? Мотоциклом?
— Прямо! Грузовик по воскресеньям с колхозного двора возит.
— Терпеть не могу грузовики! Фырчат, рычат...
Опять помолчали.
— Ты Конан-Дойля читала? Я — в подлиннике. Моя школа ведь английская, показательная. К нам очень часто делегации иностранные приезжают.
— На что?
— Смотреть! Из класса выделяют... кто лучше
— Тебя выделяли?
— Конечно.
Снова замолчали. Будто воды глотнули.
— А мы немецкий учим. Ещё украинский,— тихо говорит Галя.
— Украинский не считается, это наш.
— А ты на коньках... по такому льду катаешься — искусственному, говорила? У нас зима не зима, а катков нема. Ой, всклад получилось! — Галя, повалившись в подушку, фыркнула. Юлька тоже.— Его откуда берут, этот лёд?
— Откуда? Заливают как-нибудь, наверно!
— Знаю. Химическим способом. У мороженщиц тоже бывает. Видала кусочки? Ещё дымок вьётся!
— Видала, конечно.
— А твист плясать ты умеешь?
— Умею.
— Покажи! — пружинкой вскочила Галя,
— Здесь нельзя — бугры.
Сквозь листву Шурец видит, как Юлька, не вставая, дрыгает вправо и влево ногой. Прицелясь, он сшибает с ветки ореховый зародыш, тот летит вниз и попадает ей по макушке.
—> Ай! — визжит Юлька как ужаленная.
— Да то ж птица.— Галя тянет сестру к одеялу,
— Нет! На ветке что-то большое, тёмное! — Юлькино поднятое лицо белеет от страха, и Шурец проворно лезет по сучьям кверху,
— Да то Шурка.
Галя мигом — раз! раз! — скидывает туфли; подтягиваясь за ветки, как обезьяна, карабкается на ореховый ствол.
— Сейчас мы его за рубаху... Ну погоди!
Шурец показывает язык. Юлька пробует тоже забраться на орех: подмётки скользят, срываются, жёсткая кора дерёт руки...
— А ну его! — спрыгивая на землю, говорит Галя.— Как дам по затылку, только слезет...
— Зачем он туда?
— Нехай подслушивает, жалко, что ли...— Галя спокойно ложится на одеяло, раскидывая руки.—А ты стихи любишь? У меня полная тетрадка списанная! И про войну, и как дружат. Про всякое.
— Покажешь? — Юлька уж и думать забыла о Шурце.
— А то нет! У нас бабка Катя здорово стихи складывает.
— Баба Катя?
— Ага! Слушай. С выражением читать или так?
— Конечно, с выражением.
— Это не бабы Катино, это списанное. Петруша из библиотеки журнал приносил.
Галя села. Скрестив на груди худые руки, выкатив чёрные глаза, начала деревянным голосом, всё убыстряя:
— «Тоненькая девочка, на ветру дрожа, смотрит недоверчиво с шестого этажа. Яростно, пугающе несётся на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю!» С неба листья осенью падают к ногам. Из окна доносится: «Что за хулиган!..» Окно предусмотрительно закрывает мать. Ах, что они, родители, могут понимать! Бегают, волнуются, запирают дверь. Налетает с улицы: «Галочка, поверь!» Только как довериться, мать кричит своё и с утра до вечера около неё. А внизу взывающе слышно на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю...»