Пони бледный
Шрифт:
— Выкуси, продажная шкура… — едва слышно пробормотал он. Оставшихся сил хватало лишь на то, чтоб удерживать тело на краю огромной пробоины. В глубине которой видны были грязные, цвета пороховой гари, облака. И где-то очень далеко внизу — земля.
— Это будет проще, чем ты думаешь. Слушай это. Ты мой отец.
— Что? — слабо пробормотал он, — Нет! Никогда!
Твайлайт Спаркл скромно улыбнулась.
— Ты ведь называл себя отцом народов. Значит, ты в какой-то мере и мой отец, правда, Иосиф Виссарионович? Или лучше называть тебя Кобой?
— Ты не…
— Книги. Я ведь всегда была Лучшей Ученицей, верно?… А еще я очень люблю читать. Мне понадобилось немного времени, чтоб
Еще какие-то предметы, охваченные алым маревом, повисли в воздухе за спиной Твайлайт. Книги. Мир медленно мерк перед глазами и Сталину пришлось напрячь зрение, чтоб разглядеть названия. Том «Малой советской энциклопедии». «Тень победы» какого-то Суворова. Брошюры с крупной надписью «Мемориал», стилизованной под горящую свечу. Фотография пучеглазой и толстой женщины с лицом, несколько похожим на жабье. Федотов. Зубов. Рыжков. Незнакомые фамилии, но сердце отчего-то слабеет, с трудом проталкивая тяжелую кровь по венам, сердце что-то чует…
Твайлайт Спаркл заставила одну из книг раскрыться перед собой и с тем выражением, с которым обычно читают вслух круглые отличницы, стала декламировать:
— Товарищи! В Отчетном докладе Центрального Комитета партии XX съезду, в ряде выступлений делегатов съезда, а также и раньше на Пленумах ЦК КПСС, немало говорилось о культе личности и его вредных последствиях. После смерти Сталина Центральный Комитет партии стал строго и последовательно проводить курс на разъяснение недопустимости чуждого духу марксизма-ленинизма возвеличивания одной личности, превращения ее в какого-то сверхчеловека, обладающего сверхъестественными качествами, наподобие бога. Этот человек будто бы все знает, все видит, за всех думает, все может сделать; он непогрешим в своих поступках…
Он оказался еще ближе к пропасти. Его задние ноги уже свисали над ней. Палуба под ним была мокра от крови.
— …мы должны серьезно разобрать и правильно проанализировать этот вопрос для того, чтобы исключить всякую возможность повторения даже какого-либо подобия того, что имело место при жизни Сталина, который проявлял полную нетерпимость к коллективности в руководстве и работе, допускал грубое насилие над всем, что не только противоречило ему, но что казалось ему, при его капризности и деспотичности, противоречащим его установкам. Он действовал не путем убеждения, разъяснения, кропотливой работы с людьми, а путем навязывания своих установок, путем требования безоговорочного подчинения его мнению.
Он попытался что-то сказать, но не смог. Окружающий мир потемнел, словно на палубу мертвого, идущего к земле, «Пони темного», опустились сумерки. Но он увидел лицо Твайлайт Спаркл, которое возникло над ним, как корпус ударного легкого крейсера «Принцесса Кадэнс».
— Вас десталинизировали, товарищ Сталин, — произнесло оно напевно, — Я знаю ваше прошлое и будущее. И историю вашего мира, такого смешного и странного. Бедная Лира Хардстрингз!.. Все считали ее помешавшейся на оккультизме дурочкой, а она была права… Впрочем, уже неважно. Вас выкинули из истории, товарищ Сталин. Ваша империя была разрушена через неполных сорок лет. Город, носивший ваше имя, будет зваться Волгоградом. В учебниках ваши фотографии печатают на одной странице с Гитлером. Вы осуждены международным сообществом правозащитных организаций. Вы считаетесь международным преступником, на котором лежит ответственность за Вторую Мировую войну. И даже президент России Дмитрий Медведев считает десталинизацию важным направлением развития национальной истории. Те, кому вы посвятили свою жизнь, плюнули на вас. Они стерли вас из книг, стерли из своей памяти. Вы не нужны будущему. Ваши вчерашние товарищи предали вас через час после смерти. А люди, никогда вас не знавшие, пишут о том, как вы затевали поработить Европу. Вы — призрак истории, товарищ Сталин. Вы — злой миф, который больше никому не нужен. Даже вашему коммунизму, да и того в вашем мире давно нет. Правнуки тех, кого вы вели в свой расписной коммунизм, радуются капитализму и проклинают советское прошлое с дефицитом колбасы. Вот ваш путь. И вот тщета ваших усилий.
Сталин знал, что умирает. И даже «внутренний секретарь», этот ехидный старик, вдруг отстранился, ушел в полумрак своего кабинета. Тоже бросил. Никого нет рядом. Только он и наступающая темнота. Которой ему уже нечего противопоставить. Сталин ощутил пустоту, над которыми болтались его задние ноги. Он держался только потому, что вцепился уцелевшей левой передней ногой за остов ограждения.
— Присоединяйтесь к нам, товарищ Сталин, — сказал лавандовый единорог, протягивая ему собственное копыто, — Вместе с Принцессой мы будем править Эквестрией. Здесь вы всегда найдете помощь. И дружбомагии хватит на всех…
— Нет, — сказал Сталин, давясь кровью, — Никогда.
И отпустил ограждение.
Воздух ударил ему в лицо, когда «Пони темный» вдруг оказался где-то далеко от него, чадящая дымом медленно опускающаяся громадина. Он почувствовал себя маленьким развевающимся флагом, отданным на волю ветру. Мимо него скользили пушистые валун облаков, скользили — и тонули в быстро темнеющем небе.
Твалайт Спаркл, дружбомагия, Принцесса — все это осталась далеко наверху. Все это уже не имело к нему отношения.
Все правильно, Коба.
Ты все сделал правильно.
Вспомни свою жизнь, перед тем, как смерть придет за тобой.
Он вспомнил свою жизнь. И даже улыбнулся. Хорошая была, в сущности, жизнь…
Удар, вышибающий остатки мыслей. Смерть.
И единственное, о чем успел подумать Сталин перед тем, как принять смерть, был странный вопрос, пришедший к нему внезапно, в последний миг перед ударом — отчего земля вдруг розового цвета?…
Глава девятая
«Диалектика говорит, что в мире нет ничего вечного, в мире все преходяще
и изменчиво, изменяется природа, изменяется общество, меняются нравы и
обычаи, меняются понятия о справедливости, меняется сама истина, -
поэтому-то диалектика и смотрит на все критически, поэтому-то она отрицает
раз навсегда установленную истину»
Смерть обманула его.
Это было первой мыслью, которая сумела соткаться полностью из разноцветных обжигающих хвостов, пульсирующих фракталов и переливающихся огненных фигур, мельтешащих перед глазами. Даже старуха с косой обманула его, глупого Кобу, поманила костлявым пальцем, но в последнее мгновенье, когда он уже заглянул в черные провалы ее черепа, вдруг отстранилась, пропала, сгинула…
Ведь мертвые не чувствуют боли? Сталин ее чувствовал. Боль навалилась на него тысячью многотонных булыжников, боль впилась в его тело миллионном раскаленных шипов, боль терзала его плоть мириадами мелких тупых зубов.
Мертвые не чувствуют боли. И еще не испытывают такой мучительной жажды, от которой язык кажется запеченной старой жабой, съежившейся в высохшем колодце рта. Поднявшись над кипящим океаном боли, мелькнула еще одна мысль — если он может испытывать жажду, значит, еще не мертв.