Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Иоан. 19:4 (синодальный перевод)
Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице…
Иоан. 19:5 (синодальный перевод)
…Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царём, противник кесарю.
Иоан. 19:12 (синодальный перевод)
Тогда наконец он предал Его им на распятие. ‹Иоанн даже не сообщает, что Варавву отпускают! — писал только для обладающих критическим мышлением? — А.М. › И взяли Иисуса и повели.
Иоан. 19:16 (синодальный перевод)
Да,
По не писанным, но всеми исполняемым законам того времени, подвергнутого одному наказанию нельзя подвергнуть ещё и другому. Как ни странно, но приказ бичевать невиновного, высоко вероятно, был вовсе не признанием виновности, как то утверждают пилатоненавистники, но был проявлением любви к Истине человека, который реально оценивал свой нулевой потенциал во власти (в чём мы в дальнейшем убедимся — в частности, в главе «Тайное Знание, открываемое черезспиру»). Приказ на бичевание — очень интересная деталь: такое мог совершить только человек, который чувствовал не только то, что Иисуса убьют, но и что ему, Пилату, при всём желании не удастся Его спасти: некто вновь его переиграет. Это указывает на силу ума Пилата, который набрался мужества признать, что во власти он полный ноль — редко кто из людей соглашается это признать настолько, что понимание перерастает в действие.
Далее, по Марку, Пилат выводит Иисуса ещё раз: жить Ему или Варавве? Духовно-психологический уровень вопроса: ты, присутствующая толпа, кто — коллективный разбойник или совокупность личностей, совместимых с Истиной?
В отличие от утренней, ночная толпа состояла из приезжих состоятельных «внутренников», представители именно этого типа и в те времена тоже «жаворонками» не были и потому в бизнес-поездке в Иерусалим на Пасху ночью привычно не спали. А вот сменившая её утренняя толпа уже совсем другая. Это — евреи-«внешники». Указывая на того, с кем они совместимы, — на Варавву («Тогда был в узах… Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство». — Марк 15:7), — утренняя толпа являет свою скрываемую сущность.
Кстати, потомки именно утренней толпы евреев в 70 году во время боевых (!) действий были казнены способом, определённым не для военнопленных, а для разбойников. В том, что казнены на крестах были не туристы-предприниматели со всей ойкумены, а население Иерусалима и Иудеи, — нечто большее, чем, как принято считать, своеобразное предостережение потомкам.
Так что же, евангелист Марк в приведённых выше стихах нам… соврал?
Нет, вранья нет. Просто приписываемый Марку текст написан не по канонам так называемой «литературы для народа (охлоса)». Толпа, не способная на критическое мышление, смыслов не понимает, она может только следить за внешней стороной событий. Для автора Протоевангелия, на основе которого, как будет показано ниже, составлялись субъевангелия, в событиях дня Распятия главным было вовсе не внешнее, не хронологическая их последовательность, а их смысл. Автор пытался донести до ищущего Истину ту живую мысль, которая, в противоположность заученно-школярской, кристаллизуется каждым самостоятельно, формируется уже после завершения общения с текстом.
Яркость образу придаёт не столько сила отдельных эмоций, сколько их перепад, контраст между чувствами разных знаков. Именно этот приём автор «евангелия от Марка» всегда и использует.
Итак, толпа просит о благодеянии. (О том, что толпа изъяснялась именно с использованием термина «благодеяние», — подробно в главе «Тайна „Царя Иудейского”».)
И народ начал кричать и просить Пилата о том, чт`о он всегда делал для них.
Марк 15:8 (cинодальный перевод)
Пилат внял их просьбе о благодеянии и выполнил прямой логический смысл их слов: предложил им впустить в свою среду Истину.
Тогда лживая толпа стала выражаться конкретнее: требовала уже не благодеяния, но прямо противоположного — отпустить в их среду Варавву. Отпустить руководителя вооружённого восстания, разбойника, покушавшегося на власть кесаря Тиберия!
Если из всего возможного спектра мерзостей чиновник вынужден выбирать одно, то обычно побеждают интересы должности.
Но Пилат, наместник кесаря, врага кесаря отпустил, а Иисуса, между прочим, прямо призывавшего платить кесарю подать, напротив, «бив, предал на распятие».
Это противостояние наместника императору, противостояние юридического характера, настораживает мыслящего читателя уже само по себе. Плюс к тому, приговорить невиновного — это уже конфликт с собой как существом нравственным! Упоминание же о сразу двух наказаниях над одним человеком ещё более усиливает ощущение совершённой в день Распятия несправедливости.
Итак, приговор был противоестественным многоуровнево:
— и с точки зрения этической (в частности, вёл к ухудшению здоровья);
— и с точкизрения целесообразности служебного соответствия;
— и с точкизрения карьерной целесообразности;
— и с точкизрения верности традициям;
— и с точкизрения психологической (отрицание себя как носителя имени «Копьеносец»).
Странно всё это… Невозможно для человека в здравом уме и памяти.
Значит, был тайный механизм вынесения приговора.
Скажут: что тут говорить, гнилой дух, остальное не важно.
Но психология произошедшего весьма важна — хотя бы потому, что иначе объём Евангелия ограничивался бы одной фразой о Великой борьбе между Добром и Злом. Так что познавший Истину автор Протоевангелия завещал нам в происходящем вокруг выявлять и тайные психологические механизмы.
Практический вывод следующий: чтобы понимать хотя бы поверхностные смыслы Евангелия, надо научиться воспринимать ныне из литературы практически вытравленный «покадрово-монтажный» стиль. Осмысление некоторых особенностей этого стиля усилий ст`оит — в дальнейшем они окупятся стократно.
С учебными целями можно, конечно, переложить какие-то эпизоды Евангелия и на хронологическую ось. И это будет в «Комментариях» сделано. Но не поступать же так со всеми сюжетами!
Ещё одна трудность на пути к верному пониманию текстов Евангелия современным упрощённым человеком заключается в многозначности корней древних языков. В ушедших древних языках и современном арабском не пишутся гласные, а одни только согласные. Начинающему арабисту неимоверно трудно понять, на которое из слов указывают согласные корня — произвольная подстановка гласных даёт до двух десятков значений, по смыслу друг с другом никоим образом не связанных. Чтобы понять, каков же смысл корня, переводчику-арабисту необходимо единым взором охватить весь текст — его тематику, философию автора, надо знать обстоятельства эпохи, о которой идёт речь, и т. п. — и отсеять слова, контексту отчётливо не соответствующие.