Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Это предположение имело бы право на жизнь, если бы не некоторые обстоятельства. У Пилата в семье его родителей всё было так же, как и в его собственной: мать его — владыка, а отец, соответственно, при ней. Сбежать от жены отец Пилата не смог; его сын Пилат прожил со своей Клавдией Прокулой не менее десяти лет (время его службы в Иудее) — хотя разводы в Империи были делом обыкновенным. То, что мать и отец Пилата были из разных социальных сред, очевидно опять-таки из неравного брака самого Пилата. Страстная любовь (не партнёрская игра в любовь) эволюционирует лишь из одной формы взаимоотрицания в другую, со временем ненависть становится лишь более явной. В том числе обычно отрицается ценность
Вот Пилат и оказался в казарме, а затем стал прокуратором.
«Копьё» — известнейший фаллический символ. Мужчина и так мужчина, а тут ещё и влияние имени… Так что Пилат был обречён на блуждания по кварталам «любви», невзирая на риск быть снятым с должности (чиновникам запрещалось блудить на подвластной территории).
Сексуальная «всеядность» — свидетельство стадности, влияние же индивидуальной невротичности, следствие психической травмы-преступления, проявляется в «тонком вкусе» (однотипность партнёрш). Но вот, как выясняется, возможен и такой редкий случай, что оскверняться в кварталах «любви» может и мыслитель (на ранних этапах своего развития), если к тому его подсознательно подхлёстывает его имя.
Теперь обратимся к культурным символам. Вернее, к древним религиозно-культурным.
Богу Солнца поклонялись, похоже, в каждом народе. В Египте богов Солнца вообще было с десяток, не меньше. В руках, кроме символа жизни — того самого креста-анкха, который также носил и возлюбленный Уны, — эти боги могли держать или копьё (Хор Бехдетский), или лук (Ра, Гелиос). А Аполлон, бог Солнца, предстаёт держащим то копьё, то лук. Не удивлюсь, если узнаю, что любое древко, заострённое или с наконечником, то есть метательное колющее оружие, на праязыке обозначалось одним с лучами солнца словом.
Служитель культа во внешних атрибутах всегда уподоблялся своему божеству, и, наоборот, обладатель атрибутов не мог не «заметить» своей причастности уважаемому занятию. Поэтому закономерно, что носитель имени «Копьеносец», некогда вооружённый копьём кавалерист и узник ночных сексуальных похождений, мог неожиданно застать самого себя за странными жреческими манипуляциями. Странными в том смысле, что никто его этому не обучал. Но, учитывая власть над каждым из нас родовой памяти, они закономерны.
Итак, Пилат как Копьеносец — ещё и «торжественно предстоящий пред Солнцем». При неглубоком проникновении в прошлое — лишь в колоннаде.
Теперь четвёртый смысловой уровень имени «Пилат».
Большинство населения (толпа) полагает, что священнослужитель может сочетать в себе и вождистские качества (выше среднего приворовывая, обманывая и пьянствуя), и любовь к Истине. Толпа полагает, что эти качества отнюдь не взаимоисключающие, а статично соединимые по принципу «винегрет».
В рамках этих представлений таков даже бог Велес поздних инкарнаций. Но такая трактовка характеризует вовсе не Истинного Бога, а лишь самооправдывающихся «верующих». А вот первородный Велес — бог исключительно Истины, не блудник и власти чужд.
Вообще же, в идеале все боги Солнца — боги Истины, вспомним Хора Бехдетского или того же Аполлона.
А раз так, то Пилат не мог не чувствовать себя не просто служителем культа, но и служителем Истины. Уже одним этим уровнем самовосприятия можно объяснить выделяющееся поведение Пилата, когда он единственный из всех не убоялся защищать Иисуса.
Личность Понтия Пилата, будущего автора Книги, масштабней: если бы Пилат оставался просто заложником своего имени, то Иисус не удостоил бы его разговора, как Он в тот же день и при сходных обстоятельствах не удостоил интересующегося вопросами религии Ирода.
Пилат тем и интересен, что, неся отпечаток своего имени, определявшего многие вокруг него события, выходил за пределы всех его смыслов, в особенности поверхностных.
Наибольшая польза для способного к размышлению читателя, видимо, в том факте, что психоанализ не того убийства (то есть написание текста романа без комментариев) проведён автором не на основании знания смыслов имени префекта провинции! Основой исследования было познание, но, в основном, не логического свойства!
Работая над романом, выписывая неожиданные сцены вроде выхода префекта на последнюю линию колоннады Иродова дворца и совершаемых им жреческих манипуляций, то есть описывая то, что нигде и никем не было описано, кроме как в Евангелии, и притом в сверхсжатом образном виде (об этом — ниже), я ещё не знал, что «Пилат» переводится как «Копьеносец». Не знал и того, что копьеносцы — жрецы богов Солнца, а эти боги — боги Истины.
Из этого бессознательного распознания всех смысловых уровней ныне не употребляемого имени «Пилат» следует сразу несколько важных для самопостижения каждого человека выводов. Но, подытоживая мысль этой главы-размышления, ограничимся пока лишь одним из этих выводов: уж если я, на логическом уровне не знавший перевода имени «Пилат», на подсознательном уровне верно расшифровал шесть описываемых в «Комментариях» уровней смысла (иными словами, верно описал поведение Пилата), то тем более значимы были эти смыслы для самого Пилата-Копьеносца.
Вообще, вопрос об исторической достоверности событий «Понтия Пилата» мне задают часто.
Откуда, дескать, я всё это списал? Или — на какие материалы хотя бы опирался? Ведь в литературе ничего подобного нет!
Тема родовой памяти, пронизывающая весь «КАТАРСИС-3», и есть ответ на этот вопрос.
После завершения «Пилата» выяснилось, что в море мнений и самооправданий пилатоненавистников достаточные для уяснения достоверности «Пилата» исторические свидетельства сохранились.
Но цель «КАТАРСИСа-3» — не разобраться в этой достоверности, хотя именно этому и посвящена бoльшая часть «Комментариев», а обучить обладающего критическим мышлением читателя проницать время и обходиться без сохранённых иерархиями исторических свидетельств — ведь и так всё ясно.
Весь роман, да и б`ольшую часть глав «Комментариев» я написал, не зная, что сохранились исторические свидетельства о том, кем была жена Пилата. То, что звали её Клавдией Пр`окулой, знал, об этом сказано во многих справочниках, но то, что её мать и бабка занимали в иерархии высшее психоэнергетическое положение — нет. И писал просто на основании для меня очевидного: жена его была патрицианка, властительница. Всадников много, высших должностей мало, на одни назначает Сенат, на другие — император лично, по тем временам в любом случае это патриции, а какого-нибудь всадника из тысяч они могут заметить по той причине, что он как-либо связан с патрициями. Как всаднику «связаться» с патрициями? В реальной жизни легче всего через брак. Следовательно, жена — патрицианка.