Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
Но, в общем, я преодолевал страх. Страусиный синдром выпаривался. Способность вытянуть голову из песка, оглядеться и принять трезвое решение восстанавливалась. Я перетрусил от затянувшейся неопределенности. Невидимый противник вел наблюдение, заранее зная, судя по всему, где я могу оказаться. С первого дня, в вечер моего появления в лохусальском пансионате, и до последнего, когда час с небольшим назад я приметил блик оптики на крыше шестиэтажки.
На душе кислило. И основательно. Выходило, что я не предусмотрел какой-то неизвестный в моей практике вариант противоохоты, развернутой Чико или кем-то, кто обеспечивал, если это так, прикрытие
Списывать обозначившийся неуспех на отсутствие прикрытия тоже не приходилось. Из плена, в который я попал в сосновом бору на вилле Гаргантюа Пантагрюэлича, меня выручали, по сути, две команды. Первая - по неволе, в силу обстоятельств - самого Ге-Пе, то есть Прока и евросантехник Линьк Рэй. Вторая - по своей инициативе - ребята с белесыми бакенбардами, которые то появлялись, то исчезали. Я допускал, что они присматривали за мной не только по поручению Марины Бургер.
В сущности, происходил провал.
Отчего Ефим Шлайн затеял ни с того, ни с сего посещение варьете? Получил информацию о готовящемся нападении и под благовидным предлогом встал, если говорить выспренно, плечом к плечу рядом?
Действительно, спортсмен на роликовой доске стрелял в меня, а не в нас со Шлайном. Автомат, даже "Уивер", бьет вразброс, а огонь пришлось вести с неустойчивой платформы, прыгающей по средневековой брусчатке. Стрелок осторожничал, опасаясь задеть Ефима, поэтому плохо попал и в меня. Если бы заказывалось иное, скосить двоих из "Уивера" ничего не стоило даже из положения "стоя на голове".
Стрельба по кафе на Ратушной площади показала, что уничтожение стрелявшего в меня и Шлайна составляло следующий пункт плана оперативных действий противника. Приезжавшие в "Вольво" типы в цигейковых куртках заранее проинструктировали группу констеблей-ликвидаторов и в кафе лишь проверяли их готовность.
Сойди у охотников за моим трупом все по плану, Ефиму Шлайну только и оставалось бы три-четыре дня поизображать приезжего из Москвы эксперта в области общественных отношений. А труп с "ЗИГ-Зауэром" постигла бы та же участь, если, конечно, она у трупов бывает, что и труп с "Уивером". Наемники не существуют, если выходят наружу. Они становятся неопознанными трупами или лицами, пропавшими без вести.
Лично я не собирался пропадать даже с вестями.
И первый вопрос: кто? Кто отдал приказ обстрелять меня из "Уивера"?
Второй вопрос тоже: кто? Кто посадил в ста метрах от моей засады наблюдателя-кукушку, обеспечив ему точную наводку по месту и времени, а поскольку это был стрелок-кукушка, то и указал мишень на поражение?
Предположение, что все это были меры предосторожности, предпринятые Чико Тургеневым ради свободы рук в финальный момент всего дела, казалось пока поспешным.
Вероятно, Ге-Пе, начальник парочки с белесыми бакенбардами, Дубровин да, возможно, и Ефим Шлайн владели на этот счет каждый собственной информацией. Ефим, возможно, играл одновременно с нашей общей какую-то и свою серьезную параллельную игру, которую я упустил из виду.
Я проворонил все и всех.
В конце концов, снова и снова убеждаешься в простой до идиотизма истине: за шпионами и террористами гоняются шпионы же и террористы. И, соответственно, наоборот. За антикиллером - киллер. Пусть все эти люди называются детективами, сыщиками, следователями, специалистами по профилактике правонарушений, с одной стороны, киллерами, бандитами, шпионами, наемниками, с другой. Методы и приемы, грубая сила и предательская изворотливость у всех одинаковы. В этом сражении всех против всякого и всякого против всех нет правых и неправых, "наших" и "ваших". Мораль во взаимоотношениях такого рода, назовем их взаимопожиранием в гадюшнике, изначально ущербна. Склонность доверять атрофируется, её лучше вообще заранее ампутировать в собственной душе самому, вроде того, как поступают с изувеченной загнивающей конечностью - во избежание гангрены бойцовского духа в целом. Успех и личная безопасность напрямую зависят от скрытности и непредсказуемости намерений. Обычно гнуснейших.
Чико не далась скрытность. Не далась и мне. Здесь пока мы расходились, как говорится, по нулям.
Третий вопрос: когда "они" начали меня пасти?
И ещё тревожней - четвертый: а если Чико демонстративно выставлялся, чтобы вытащить меня из скорлупы? Да и Чико ли? Куклу под Чико я ведь уже видел возле исторического музея...
Я проигрывал партию. Неведомо кому. Мне оставалась круговая оборона. Защищаться же всюду - значит не защитить ничего.
В конце концов, снова убеждаешься и в другой простой до идиотизма истине: продуманный с академической скрупулезностью расчет рано или поздно взламывается нарушением секретности. Ясно, что мой план в определенной части, если не полностью, противнику известен. Во всяком случае, намерения выявлены.
Такое, впрочем, случается во всякой операции. Движение от контакта к контакту - пересечение минного поля. Предатель или ловушка всюду. Только затаились и ждут. От них не спасешься, и, обнаружив их, расчет уже делаешь на то, чтобы противник не успел поменять расстановку и баланс сил в свою пользу.
Кто же он и когда сел мне на плечи?
Дедуктивные методы выявления исключались в силу временного фактора. Генерал Бахметьев въехал в Эстонию. Уже полчаса, как я должен бы звонить Шлайну, чтобы узнать расписание переговоров и встреч. Моя собственная драгоценная жизнь могла завершиться до начала переговоров. А я транжирил минуты на колебания.
И тут в окно постучал пальцем Тармо. Когда он сел, в машине потянуло сладковато-приторным ароматом какого-то лекарства. Ну да, бармен двигался на валидоловом подсосе.
– И что?
– спросил он.
– Куда?
– Прогуляешься по музею истории родного города.
В отличие от Чико с компанией нам пришлось метров триста идти пешком ко входу в музей, оставив "Форд" на парковке. У крыльца старинного особняка я сунул в руку Тармо карманный вариант прибора, именуемого в некоторых конторах "Си-Си-Икс-тысяча".
– Зайди в туалет музея, запрись и открой эту чертежную готовальню. Потом плавненько поворачивай ручку визира по часовой стрелке. Если стрелка дрогнет, продолжай, пока она не займет крайнее правое положение насколько возможно. Запомнил? Крайнее правое положение насколько возможно!
– Крайнее правое положение насколько возможно, - повторил Тармо.
– Молодец, - сказал я.
– Запомни цифру на шкале, которую стрелка покажет в момент наибольшего отклонения вправо. Запиши эту цифру на клочке бумаги. Не запоминай, именно запиши. После этого закрой прибор, спрячь в карман поглубже, пошумнее спусти воду, не забудь помыть руки, пожурчи из крана и, выйдя из музея, пройдись один до машины. Понял меня?