Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
Ефим перехватил мой "Форд" на Пярнуском шоссе на въезде в Таллинн. Он стоял на обочине, ветер забрасывал мягкий воротник кашемирового бушлата ему на затылок. Волосатая ручища, высунувшаяся из рукава почти до локтя, придерживала картуз в стиле Жириновского, чтобы не сдуло. В этих местах солнечно только при ветре.
Шлайн нервничал потому, что не обрел уверенности в правильности принятого решения, и не очень-то надеялся, что я отработаю операцию четко. Таким в поле я его ещё никогда не видел. Это расстраивало.
Он начал с упреков, что я втравил его в интриги против
Бюрократическая демагогия, на которую не оставалось времени. Думаю, он и явился-то на Пярнуское шоссе, чтобы, изнервничавшись сверх меры, излить свою желчь. Может, раскаивался в опрометчивом заявлении о своей ответственности. Слово все-таки не воробей. И тем не менее Ефим не был подонком, он был чем угодно - бюрократом, суетным, грубым, наглым, перестраховщиком, даже лжецом при необходимости, но только не подонком.
– Ефим Шлайн, - сказал я ему в конце концов, перейдя на официальный тон, - я получил ваше указание завершить подготовку к начинающейся операции. План покушения, утвержденный лично вами, в сложившихся обстоятельствах - единственный, который сработает. На совещаниях в "Балтпродинвесте", названием которого прикрывается "Экзохимпэкс", я допускаю, предлагались десятки иных, может быть, более блестящих разработок. Я вполне уверен в их никчемности, потому что любой план, кроме моего, утвержденного вами, Ефим Шлайн, развалится от первой же дополнительной вводной.
– Не орите!
– перешел на "вы" и Ефим.
– Вы орете на офицера, Шемякин!
– Сейчас все держится на нитке. Да, операцией руководите вы. Расходы утверждаете вы. Но если вы, Ефим Шлайн, скажете мне сейчас - "остановись", вы думаете, я сделаю это? Не я, подонки должны быть остановлены. Они должны быть остановлены независимо от любых политических или денежных игр. Готовится преступление. Преступление! И мы, если мы - люди, обязаны видеть в этом преступление, а не политику, в которой цель оправдывает средства!
– Не орите, - повторил менее жестко Ефим.
– Да я и оторался. Не хочу извиняться, вы без формы. Я вас в ней, между прочим, и не видел, кажется... Забудем про нервы и все такое. План безупречен с профессиональной точки зрения. Скажите самому себе "да", вот и все! На этом и кончим...
– С этого начнем, - сказал он.
Мне кажется, я орал больше для того, чтобы подавить собственные сомнения.
Тут мы и увидели Марику на горушке, у одной из позеленевших каменных ваз перед замызганным входом в "Каролину". Девушка тяжело опиралась на трость. Чехол со штативом висел на плече. Я подумал, что ни разу ещё не видел её вне лавки. Она казалась юной и привлекательной под солнцем в клетчатом жакете и черном берете, оттенявшем тяжелые белокурые волосы.
На лестнице к "Каролине" я оглянулся, чтобы сверху выявить проковский "Фольксваген Пассат". Дечибал, на этот раз в пальто и при галстуке, осторожно кивнул из-за приспущенного бокового стекла.
Все были на рабочих местах.
– Ладно, - сказал шедший следом Ефим, пока Марика ещё не могла его слышать.
– По-российски не можем без свары. Я сказал и себе, и тебе "да". А тебе ещё говорю: заруби на носу, я не вправе дать санкцию на убийство. Даже если я прикажу - "убивай" - при десяти свидетелях и они потом подтвердят это, отвечать будешь ты, и только ты. Будет считаться, что я пошел на превышение полномочий не вполне в здравом уме. Я предупредил тебя, Бэзил Шемякин!
– А, иди ты, - сказал я ему и призывно махнул Марике, чтобы она поспешила навстречу. Вспомнил про её протезы и, прыгая через две ступеньки, побежал к ней сам.
– Марика, - сказал я девушке, выхватывая штатив, - у меня ни секунды, я убегаю, передайте Ефиму, вон он идет за мной... мы не успели договорить с ним... что я позвоню в представительство "Балтпродинвеста" или вам через полтора-два часа. Мне нужно знать расписание по часам и минутам на все маршруты и остановки генерала. Пожалуйста! "Форд" оставлю здесь, на площади. Потом подберет Прока...
И неожиданно для себя чмокнул её в губы.
Краснеть она начала из-под берета. Сначала лоб, потом щеки. Дошло ли до подбородка с легкой ложбинкой, я не видел. Побежал назад к стоянке.
Не знаю, что уж там подумал Ефим.
Догадливый Прока, подъезжая к лестнице, распахнул дверь "Фольксвагена Пассата", и именно ту, которую нужно, - заднюю.
Когда мы, едва протиснувшись через несколько пробок, продавились, наконец, к "Паласу", мышиного цвета шестисотый "Мерседес" стоял у главного подъезда, там, где стоять не разрешалось. Двое кавказцев из свиты Чико, в просторных кремовых пальто, без головных уборов, курили возле машины, посверкивая массивными перстнями.
Только в таком месте и мог завтракать Чико. Я сориентировался верно, и, слава богу, не опоздал. Правда, на случай непредвиденной задержки имелся вариант: подкараулить Тургенева у городского музея, куда он по моему плану его покушения направится после завтрака в "Паласе". Однако, случись заминка, первый пункт плана пришлось бы перепрыгивать и сходу переходить ко второму, а я впадал в расстройство, если ритм начинавшейся операции сбивался даже слегка. Накладок и позже набирается предостаточно.
На коленях я держал зачехленный штатив для фотокамеры. Дечибал Прока вообразил, что это снайперская винтовка. Косился на чехол через зеркало заднего вида.
– Прока, - спросил я, - видишь шестисотый "мерс" с двумя кавказцами?
– Позавчерашние?
– Они знают тебя в лицо?
– Нет, не думаю.
– А твою машину?
– Нет, не думаю.
– Молодец... Проедешь до угла и высадишь меня так, чтобы кавказцы меня не приметили. Там постоишь, не выключая мотора, и уже один засветишься. Знаешь, что такое засветиться? Знаешь... Потом появится их босс. Как двинутся, садись им на хвост. Нагло и бездумно.