Попаданец на гражданской. Гепталогия

Романов Герман Иванович

— Они отказались пропустить даже семь эшелонов с семьями, ранеными и больными. А генерал Жанен приказывает нам ждать, пока с полковником Арчеговым не будет заключено соглашение о пропуске всех чешских составов за Байкал.

— Это как бальзам на душу, — Румша хихикнул, — надеюсь, что ушлый казак ограбит их эшелоны основательно. Пусть чехи от жадности удавятся.

— Чему радуешься?! — грубовато резанул Чума. — Распотрошив двести чешских поездов, он примется за наши пятьдесят, если мы все же доберемся до Байкала. И нам придется отдать добро, лишь бы выбраться из этой Сибири, где сопли в

носу замерзают.

— А может, и не придется, — задумчиво протянул Румша. — Может быть, мы все сохраним и в накладе не останемся. Да еще колчаковского золотишка вытянем из Сибирского правительства.

— Как?! — Чума оторопело посмотрел на собеседника. — Что ты имеешь в виду, пан Казимир?!

— Плюнуть на чехов и Жанена и попытаться договориться с русскими напрямую. Я еще не уверен, но в штурмовом батальоне все жолнежи клянутся, что в Ачинск сегодня ночью вошла Ижевская дивизия и отбила наступающий авангард красных. Это позволило нашим бронепоездам и батальону уйти на станцию Чернореченскую, где расположился штаб генерала Каппеля. Теперь части третьей белой «армии» — Румша иронично надавил на последнее слово — смогут вырваться из ловушки!

— Допустим, — отозвался Чума, — но впереди Красноярск. А мы с эсерами уже заключили перемирие за пропуск наших эшелонов. Взять его штурмом колчаковцы вряд ли смогут — ты сам видишь, какой бардак у них творится. Нет, они обречены.

— Не спеши их хоронить, Валериан.

— Что ты имеешь в виду?

— Знаешь, кто командует белыми в Ачинске?

— Нет! Я только приехал из Красноярска и еще не в курсе.

— Сам император Михаил Александрович! Вот так-то!

— Ох ты, — Чума даже привстал с кресла. — А не новый ли Лжедмитрий он, часом? Кто знает…

— Нет, это исключено. Два офицера его уверенно опознали. Кроме того, у местных селян на стенках имеются портреты царской семьи. Вон там, на столике, один лежит, я специально взял.

— Пся крев, — снова выругался Чума, но в голосе послышалось облегчение. — Это был заговор, и мы его проморгали. И чехи… Ведь войска Арчегова именуются Сибирской императорской армией — а это неспроста.

— И рвутся сюда, — подытожил Румша, — чехи очищают для их прохода один путь. Потому и движение на восток застопорилось…

— Пан полковник. — Дверь в салон отворили, и на пороге вырос поручик. — Срочные депеши из Иркутска. Только что расшифровали.

— От Сыровы?

— Нет, пан полковник. Хотя переданы чешским шифром. Вам от полковника Арчегова. Так же, как и генералу Каппелю. Третья депеша для передачи русскому царю Михаилу от премьер-министра Сибирского правительства Вологодского.

— Давайте сюда! — Валериан Чума протянул руку и жадно впился глазами. Не столько прочитал, а буквально проглотил текст и тут же протянул листы Румше. Тот читал медленнее, но по мере прочтения лицо полковника непроизвольно вытягивалось от удивления.

— Что нам теперь делать? — задумчиво вопросил Чума, но в голосе офицера явственно слышалось нескрываемое облегчение.

— Принимать предложение Арчегова. Это единственный выход, другого просто нет. И поможет нам матка Бозка Ченстоховска…

Красноярск

— Господин

генерал, красный начдив Лапин на проводе, — капитан Полонский, адъютант генерала Бронислава Зиневича, сильно тряхнул своего начальника за плечо. Тот открыл глаза — но смысл сказанного не сразу добрался до разума. Но когда все же достиг его, генерал тут же сорвался с места, как ошпаренный кипятком таракан.

Полонский брезгливо сжал губы — за последние дни генерал полностью утратил уважение всех офицеров, став безвольной марионеткой Евгения Колосова, главы новоявленной эсеровской власти в Красноярске.

Истеричный и желчный эсер умел говорить хорошо подвешенным языком и хуже того — убеждать. На своем любимом коньке — настоящем рассвете Сибирской государственности, если «общественностью» будет установлена «демократическая» власть, он вовлек генерала в восстание против Колчака. Еще бы — убрать «контрреволюционного правителя», взять власть в свои руки и убедить красных, что «розовый» Красноярск станет для них союзником, и потому нет нужды на него наступать.

Разагитировав разложившиеся сибирские части, эсеры вовлекли их в переворот. Вот только через три дня вся затея стала трещать по швам. Солдаты им не захотели подчиняться, а когда Зиневич стал убеждать, как «сын рабочего и крестьянина», его просто послали на извечные три русские буквы, силой выпроводив из казарм.

Полонский усмехнулся — надо же, выискался сынок двух папашек. Теперь гонористый поляк относился к патрону со скрываемой брезгливостью, как один шляхтич может презирать другого, замазанного грязью и дерьмом. События последних дней его еще больше убедили в том, что он сделал большую ошибку, поставив не на ту «лошадь». Тем более что вчера в Красноярске стало известно, как полковник Арчегов распотрошил Иркутский Политцентр, нанеся при этом поражение чехам.

Создание Сибирского правительства во главе с Вологодским окончательно добило химеру «розовой власти». Вот только договориться с Иркутском у Колосова не вышло — премьер-министр пригрозил отдать его под суд вместе с Зиневичем за содействие большевикам. А в присланной позднее телеграмме Арчегова эсерам и предателю генералу (уже за измену Сибири!) настоятельно предложили самим вернуть ситуацию к «статус-кво», чтоб уберечь жизни от знакомства с виселицей.

В последней отчаянной попытке хоть как-то сохранить уже не власть, а саму жизнь Колосов связался по телеграфу с командиром 30-й стрелковой дивизии красных, что подходила к Ачинску. И те вышли сейчас на связь — в соседней комнате застрекотал телеграфный аппарат, поползла бумажная лента. Разговор вел сам Колосов, а генерал только читал адресованные им комдивом Лапиным слова…

— Завтра мы возьмем Красноярск. Белые окружены. Ни на какие соглашения мы не пойдем, — голос Зиневича дрожал от нескрываемого страха. Еще бы — с востока грозят петлею, отступающие по Транссибу колчаковцы просто расстреляют как изменника, а партизаны Щетинкина, что подошли к городу с юга, грозят перебить всех «буржуев», а генерала сварить в котле.

И это была не пустая угроза — в Красноярске «общественность» тряслась от страха, когда до нее дошло сообщение, что в Кузнецке партизаны вырезали половину населения города.