Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
И вот он — разъезд Ангара, тезка сибирской красавицы речки, именем ее и названный. Хотя какой разъезд — смех один. С Портом Байкал не сравнить. Так, разъезд без дополнительных путей, с двумя маленькими кирпичными сооружениями, телеграфом и пакгаузом.
Ермаков вздохнул в напряжении — как пройдет первая проверка на «маскарад»? Но лучше здесь первый блин комом получить, чем в Михалево, с «закуской» из трехдюймовых снарядов.
Эшелон дернулся и остановился, раздался скрежет открываемых дверей, послышались гортанные китайские команды. Константин припал к щели между двумя досками — напротив стоял типичный
Жизнь была в разгаре, между вагонами сновали беженцы — мужчины, женщины, дети и старики. Наметанный глаз Ермакова сразу вычленил несколько серых пехотных и две флотские черные шинели, и он не мог не обрадоваться — нужда в кадрах на флотилии была острая…
Между тем действо началось — высыпавшие из вагонов «японцы» сразу привлекли внимание чуть ли не всех пассажиров и железнодорожных служителей. К «лжеОгате», который был назначен Ермаковым из самых сообразительных китайцев, немного знавшему русский язык и сотню японских слов, подбежал смотритель разъезда в черном чиновничьем пальто и тут же, судя по его жестам, закатил какую-то тираду.
Ермаков задержал дыхание — что-то пошло не так, совсем не так, как он планировал. Мнимый «Огата» остолбенел и не произносил слов. Из-за его спины тут же вынырнул другой «офицер», изображавший переводчика, младший урядник Пахом Ермолаев, лицом и ростом вылитый китаец.
Да оно и немудрено, если его отец, из природных служивых казаков, с «гуранистыми» бурятскими чертами, привез четверть века тому назад себе женушку из Маньчжурии, прелестную миниатюрную китаянку (показывал Пахом фотографию еще молодой матери — едва за сорок). И потому ничего русского (за исключением внутренней начинки, но ту-то сразу не углядишь) в Пахоме не было. Да и сам Ермаков поначалу сильно удивился, когда увидел чистокровного, как ему показалось, китайца в желтых казачьих лампасах.
Рявкнул казак китайцу что-то яростное, и «Огата» тут же, при помощи двух подскочивших солдат, поволок смотрителя прямо к командирской теплушке. Сам же Пахом кинулся в телеграфную будку с солдатами, и через минуту оттуда выскочил один из китайцев и помахал над головой винтовкой. Ермаков вздохнул с облегчением — телеграфный пост захвачен, а связист не успел отправить никакой депеши.
Теперь все ухищрения кончены, и Константин свистнул, подавая сигнал притаившимся в вагоне десантникам. Те этого свиста заждались и горохом посыпались из вагона, подбадривая себя матерщиной скорее для бодрости, а не для ярости, просто замерзли в теплушках солдаты за это время, вот и рванулись для согрева.
На разъезде все в одно мгновение просто окаменело, но прошли секунды, как беженцы пришли в себя, и женщины с детьми тут же порскнули по своим вагонам, будто они могли им дать какую-то защиту. Но то психология: «дома и стены помогают», а за долгие недели дороги именно так воспринимались людьми вагоны. Почти все мужчины в шинелях остались — чего им было бояться, если на плечах десантников были малиновые пехотные и желтые казачьи погоны. Свои же…
Смотритель разъезда был пожилым мужчиной с морщинистым лицом и извечной крестьянской хитринкой в глазах. На ротмистра смотрел без видимой робости, но с почтением, исходя из простого постулата —
— Что вас, уважаемый, так сильно удивило в моих солдатах? — в упор первой фразой «расстрелял» железнодорожника Ермаков.
— Сообщили по телеграфу, что едут японцы, господин ротмистр. Вроде действительно японцы, вот только команды отдавать стали на китайском…
— Вы китайский язык знаете?
— Лучше сказать, понимаю немного, — уточнил железнодорожник и пояснил, — я десять лет на КВЖД отслужил, от сцепщика до делопроизводителя. И на старости лет смотрителем стал, хоть и маленького разъезда. Многое повидал — японские солдаты совсем не говорят, когда рядом офицеры, а ваши китайцы как выскочили из вагонов, так сразу и залопотали. Я удивился и поближе подошел к офицерам. А они руки на мечах не держат, странно. Ведь самураи завсегда за рукоять ладонью хватаются, намертво…
«Твою мать, прокол за проколом. Менталитеты разные у азиатов, а я и забыл про то. Умен смотритель, ничего не попишешь, наблюдательный. И на нужную тему сразу говорить начал, с чего бы это?» — Ермаков внимательно посмотрел на старого путейца.
— Я, Константин Иванович, много чего видел и разобраться, китаец передо мной али японец, смогу…
— И откуда вы мое имя знаете?
— А вы есть начальник сейчас на всей Кругобайкальской дистанции, а новости и приказы у нас быстро расходятся…
— А вот это хреново, и потому я ваш разъезд на целые сутки отлучаю от телеграфа, мало ли что…
— Так понимаю я, ваше дело служивое, Константин Иванович. Только осмелюсь заметить, что на связь мы обязаны выходить, иначе в Иркутске суета начнется, и сюда могут из Михалева бронепоезд прислать…
— С этого момента поподробнее — на каком пути стоит, что на станции, как ведут себя чехи и сколько их? Да присаживайтесь рядышком, разговор у нас долгий будет…
Через четверть часа изрядно повеселевший Ермаков, отдав необходимые распоряжения, вяловато распекал командира «Атамана» поручика Мичурина, чей бронепоезд вломился на разъезд, словно озверевший кабан в заросли болотного камыша:
— Вы на пять минут раньше срока сюда влетели, поручик. Зачем торопились, план на то и существует, чтоб его придерживаться…
— Виноват! Просто команда беспокоились о вас, господин ротмистр!
— Хм, беспокойные… Ладно, прощаю на первый раз, но впредь… Смотрите у меня. Теперь черный паровоз отцепляйте, дальше на своем пойдете. Да, вот еще — на паровоз четырех морских офицеров посадите, они старшему лейтенанту Тирбаху зело пригодятся. А семьи их здесь останутся, комендант станции завтра весь эшелон в Порт Байкал отправит, здесь им делать нечего будет. Другие два паровоза с собой возьмем! Все понятно?
— Так точно, господин ротмистр!
— Идите, распоряжайтесь. Через пять минут выступаем…
Михалево
Когда эшелон миновал расположенное на крутом холме глазковское предместье, Иржи Колер не сомневался, что война для него окончилась. Достала она всех чехов до печенок, и если бы не интендантура, то было бы совсем кисло. Но вот уже три дня, как их эшелон застрял на этой проклятой ангарской станции, название которой с ходу и выговорить трудно.