Попаданец
Шрифт:
Вошедший козлина ударил Кея! Ударил хлыстом!
Ни одна сучара на свете не смела безнаказанно бить Кея Фирса Дога. Он не был таким уж накачанным и здоровенным, как некоторые бугаи в их квартале, но зато крепким, как сыромятный ремень, и прошёл хорошую школу уличных драк. Изловчившись, он вырвал хлыст из рук опешившего мудлона, размахнулся и полоснул его этим же хлыстом прямо по бородатой роже. Мудлон взвыл и отскочил. Второй козлина попытался схватить Кея за плечо, но тот, снова извернувшись ужом, двинул его коленом в пах. Когда же громила с воем согнулся
Тяжело дыша, Кей победоносно оглянулся... и ахнул, разинув рот.
Кажется, все люди, что находились позади него в сарае, поднялись на ноги. Их там было никак не меньше сотни, все чернокожие, и все пялились на Кея - в полной тишине, широко распахнутыми, блестевшими в темноте глазами.
А костлявый оборвыш, который притащился за ним к двери, теперь вообще стоял на коленях, молитвенно сложив руки перед собой, будто в церкви.
– Ебанулись вы все тут, что ли?
– ошарашенно прошептал Кей, но до конца развернуть это резонное предположение не сумел. Козлина, которого он полоснул хлыстом, подобрался сзади и саданул его по башке чем-то вроде полена. За секунду до этого глянув через плечо, Кей ещё успел заметить это полено и рефлекторно дёрнулся в сторону. Но было уже поздно. В глазах у него вспыхнуло как минимум полмиллиона звёзд, и он снова отключился.
И очень надолго.
* * *
can't nobody fade me
packin' a 380
and fiendin' for my Mercedes
suckers scatter
but it don't matter i'm a cool shot
punks drop from all tha buckshots tha fools got
i'm tired of being a nice guy
i've been poor all my life, but don't know quite why
so they label me a lunatic
could care less
death or success
is what I quest
cause i'm fearless
now tha streetz R Deathrow
* * *
Очухавшись вторично, Кей чувствовал себя гораздо хуже, чем в первый раз. По правде говоря, так погано ему было только однажды, когда его подстрелили два года назад засранцы из "Королей Бронкса". Он тогда валялся в больнице Святой Терезы, отходя от наркоза. Вот и сейчас башка у него не просто трещала - ему казалось, что удар поленом расколол её на куски. Но когда Кей вскинул руку, чтобы её ощупать, на его запястье звякнуло железо.
Наручники? Он что, в участке?
Эх, если бы! Кей никогда и вообразить не мог, что возмечтает о родном девяносто шестом полицейском участке! Его запястья и лодыжки плотно охватывали кандалы! Настоящие музейные кандалы, огромные и блестящие, а вовсе не какие-то там пиздилявочные наручники! И вокруг пояса тоже обвивалась толстенная цепь, пришпандоренная к кольцу в стене сарая.
Кей сперва потерял дар речи, потом обрёл и заорал во всю глотку, вскакивая с грязной соломы, устилавшей пол, и потрясая загромыхавшими кандалами:
– Да вы охуели, суки драные! Гондоны штопаные!
Он, впрочем, сам не знал, кому это адресовал, потому что сарай был совершенно пуст. Словно чернокожая толпа, не так давно находившаяся здесь, ему приглючилась. Он торчал на цепи один, как сторожевая шавка, а снаружи, из-а плотно запертой двери, доносился гул и непонятные размеренные выкрики. Да что же это за хрень такая!
Чья-то рука нерешительно потрогала его за плечо, и он мгновенно развернулся, сжав кулаки. Перед ним стоял давешний чёрный заморыш, который под бешеным взглядом Кея отскочил назад и даже заслонил свою замурзанную физию локтем. Одет он был так же, как вчера, то есть раздет, не считая грязной тряпицы на бёдрах.
Кей только сейчас отметил, что стояла уже не ночь, а день: полосы света, попадавшие в сарай, были очень яркими.
– Не ссы, дурак, не трону, - сквозь зубы процедил он и тут же догадался, что этот курёнок опять его не понимает: так растерянно тот захлопал ресницами.
– Мы где? Какого... что тут такое вообще?
– громко и раздельно спросил он, успокаивающе протянув к заморышу руку, на которой снова брякнули кандалы. Тяжеленные, падлы, забодаешься таскать.
– Туточки торги, - заикаясь, промямлил пацан, продолжая таращиться на Кея, как на привидение. Говорил он так неразборчиво, словно рот у него был набит кашей, да ещё и слова растягивал.
– Хозяин Джордж помер, вот нас всех и продают. Новому хозяину только усадьбу надобно, негров у него своих полно. Аукцион туточки. А ты кто? Ты чей?
Глаза его светились любопытством.
– Я сам свой, - отрезал Кей и потряс гудящей головой, отстранённо удивляясь тому, как это она ещё не отвалилась. После объяснений заморыша всё стало совсем запутанным.
– Какой ещё аукцион? Где, мать твою? Где помер этот ваш хозяин Джордж, в рот ему дышло?
Парень попятился к стене и пробормотал ещё неразборчивей:
– Усадьба "Розовый куст", округ Чамберс, Алабама.
Срань Господня!
До такого трындеца Кей ещё ни разу не укуривался. Яростно рыкнув, он сгрёб мальчишку за костлявое горячее плечо - тот только пискнул - и впечатал в стену.
– Гонишь! То есть врёшь, сучонок!
Мальчишечьи глаза-плошки стремительно наполнились слезами, и он торопливо зачастил, глотая слова:
– Не-не, не вру я! Ей-Богу, не вру! Сейчас всех продадут... всех негров, а меня и тебя отдадут просто так хозяевам, кто захочет взять... потому как я болел болотной хворью, а ты - полоумный и одержим бесами!
Его худая грудь часто-часто вздымалась. Когда Кей медленно разжал пальцы, заморыш сполз по стене, умоляюще уставившись на него снизу вверх и растопырив коленки, словно кузнечик. Но Кею уже стало не до него. Он пытался осознать всё, что только что услышал - с таким трудом, словно жевал недоваренные говяжьи жилы.