Попаданец
Шрифт:
Но он всё-таки прохрипел ей вслед, прежде чем провалиться в чёрный обморочный омут:
– Погодите! Какой сейчас год? Леди, мать вашу! Скажите, какой сейчас год! От Рождества Христова, - добавил он, из последних сил удерживаясь на краю омута.
Синие глаза удивлённо моргнули, но она ответила ему - всё тем же спокойным мелодичным голосом:
– Одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмой.
И Кей опять провалился в безмолвие и темноту.
* * *
(cause i'll beat you down, like it ain't nothin')
tha streetz R Deathrow
(cause i'll beat you down, like it ain't nothin')
tha streetz R Deathrow
I just murdered a man, i'm even more stressed
wearin' a vest
hopein' that their aimin' at my chest
much too young to bite tha bullet
hand on tha trigga
I see my life before my eyes each time I pull it
* * *
Сквозь
Время от времени над ним возникала чумазая озабоченная физиономия давешнего заморыша, как-его-бишь-там, Ая-Зайца, и тут же пропадала, когда Кея опять накрывало беспамятством - чёрным, глухим и тошнотным.
Но и в этом беспамятстве он цеплялся памятью за одну лишь фразу, произнесённую мягким женским голосом: "Одна тысяча восемьсот пятьдесят седьмой". Он знал, что эта фраза знаменует собой что-то очень важное... что-то такое, что он забыл, но непременно должен вспомнить... что?
Когда Кей прочухался в очередной раз, никакие доски под ним не шатались и не скрипели. Под ним была твёрдая земля, а над головой распростёрлось не голубое, а черно-звёздное небо. Громко и пронзительно трещали цикады, рядом ещё что-то потрескивало, согревая ему голый бок - костёр, догадался Кей. А его голова покоилась на чьих-то упругих коленях, которые точно не были костлявыми коленками Зайца.
Кей озадаченно похлопал глазами, попытался протереть их кулаком и обнаружил, что запястья его по-прежнему скованы злоебучей цепью. Яростно замычав, он всё-таки протёр зудящие зенки и сделал ещё одно открытие: над ним светилась смуглявая мордашка хорошенькой девчонки, печально ему улыбнувшейся. Значит, его разнесчастная башка лежала как раз на её коленях.
– Ты ещё кто?
– удивлённо выдохнул Кей и всмотрелся в неё получше, со смутным узнаванием.
Девчонка разлепила пухлые губы и тихо ответила:
– Доротея.
Её чёрные кудри, вьющиеся надо лбом, были неровно острижены.
– А меня Кеем зови, - пробормотал он и с безотчётным удовольствием потёрся затылком об её распрекрасные коленки. А потом уже сознательно опустил ладонь на её бедро, обтянутое грубой дерюжкой. И затаил дыхание, ожидая, не возмутится ли девчонка, не спихнёт ли его.
Не спихнула. Но глазищи её, выразительные, словно у Бемби, вдруг наполнились слезами, и на лоб Кею упала капля, как во время дождя. Он досадливо поморщился и отдёрнул руку.
– Не реви, - сердито проворчал он и попытался сесть, скатившись с её коленок и опёршись на землю локтем.
– Обидеть не хотел. Баб давно не щупал, вот и всё.
Девчонка порывисто поднялась, утирая глаза, и отошла от него и от костра - куда-то в темноту. На ней был надет какой-то длиннющий светлый балахон, больше напоминавший мешок. Кей с некоторым смущением проводил её взглядом. Вот чёрт, недотрога! Доротея... Он всё ещё не мог припомнить, где её видел.
– У неё дитё продали, - сказал кто-то рядом с Кеем, и тот, даже не поворачивая головы, понял, кто это. Заяц, кто же ещё, всю дорогу с ним возюкавшийся, как нянька. Его тощие плечи, торчащие ключицы, курчавая башка и глаза-плошки. На сей раз он был хотя бы в домотканых штанах, таких же, что откуда-то взялись на Кее.
– Сучары вонючие, - буркнул Кей, вспомнив наконец, где раньше видел Доротею. Это она распевала в сарае над своим спиногрызом, укачивая его, когда Кей только попал в это паскудное место - в сраный штат Алабама, будь он проклят.
– Она молодая, ещё нарожает, - проворчал он себе под нос и скривился, как от боли.
– Могу ей в этом подсобить, если понадобится, она ничего так, ладненькая.
Вымолвив это, он почувствовал угрызения совести. Девчонка-то была сама не своя. Небось она и орала как резаная там, на аукционе, когда в сарай, где Кей сидел на цепи, вошла белобрысая расфуфыренная цаца, мисс Лора.
– Пропади всё пропадом, - с горечью пробормотал Кей и глубоко вздохнул, прислушиваясь к себе. Его мышцы ещё тянуло и выворачивало изнутри, как на дыбе, привкус желчи горел на языке, руки-ноги мелко тряслись, но, в общем и целом, он понял, что переломался, аллилуйя.
"Ты просто ещё не так крепко увяз в этой дури, мальчик, - прозвучал у него в ушах назидательный бабкин голос, - вот тебе и повезло".
"Уж не ты ли мне весь этот трындец и подсуропила, старая карга?" - мысленно огрызнулся Кей, как огрызнулся бы, стой бабка сейчас перед ним - худая, высокая, прямая, как палка, абсолютно седая, в своих любимых роговых очках с толстыми стёклами.
Он будто наяву увидел её увеличенные этими стёклами тёмные глаза, уставившиеся на него тревожно и строго.
– Почему у неё... у Доротеи этой, спиногрыза отняли?
– тряхнув головой, хмуро осведомился Кей.
– Почему при ней не оставили?
Заяц философски пожал худыми плечами.
– Другой хозяин покупал только малых детей, чтобы растить прислугу. Покупал задёшево, но ведь при матери дети и вовсе ничего не стоят. Просто лишний рот, и только Иисус знает, вырастет дитё или помрёт... а тут - польза. Ну вот, наследники хозяина Джорджа и продали Доротеиного мальца. А саму Доротею купила мисс Лора. Мисс Лора Хендерсон - так хозяйку звать.