Поправка курса
Шрифт:
Сказал — и солгал. Дипломатия-с. Мне совершенно не требовался приказ государя. Я служу не ему, а лишь Шефу. А копьё, что копьё… Не даёт оно власти над миром.
Не даёт.
Глава 24
24
9 января 1905 года, воскресенье
Царское Село
— Везёт лошадка дровенки, на дровнях мужичок… — вертелся в голове стишок из далекого детства. Я его даже на музыку положил, не ту, бекмановскую, а что-то бетховенское, в миноре. При известном воображении
Немного нервничаю. Чуть-чуть. Я не в Петербурге, я в Царском Селе, и везет четверка лошадок карету, а я в той карете как раз и нахожусь. Нет, сюда-то я приехал поездом, самым обыкновенным. Но в сопровождении. Сопровождали меня двое в штатском, но с военной выправкой. Охранка есть охранка. Обращались со мной вежливо и даже предупредительно, но…
Но я был вынужден уйти прямо с торжественного обеда, посвященного созданию Всероссийского Синематографического Союза. Он, Союз, ещё не создан, всё впереди, но обед — это первый в череде десятков и десятков обедов. Ближайшая цель: в каждом губернском городе должен быть синематографический театр, и не абы какой, а на уровне лучших электротеатров Москвы, Санкт-Петербурга и Ялты. Цель номер два — открывать театры в уездных городах, сначала крупнейших, а потом и во всех. Синематограф — искусство нового века, и он произведет переворот в культурной жизни нашего благословенного отечества!
Вот тут меня и выдернули из-за стола. Государь изволил пригласить барона Магеля на детский праздник! Великая честь!
Что делать барону Магелю на детском празднике? Вырос он из детских праздников, давно вырос. Но как отказать Государю?
Вот и пою песенку про срубленную под корешок ёлочку. Ну да, нарядная, на празднике побыла, а потом? Что было с ёлочкой после праздника?
И вот мы, проехав через тройной заслон, оказались перед Александровским дворцом.
Правый сопровождающий посмотрел на часы.
— Вовремя. Пройдемте, господин барон.
Прошли. К малоприметному боковому ходу.
Меня провели в изолятор. В помещение, предназначенное для пребывания лиц, не входящих в круг обычного общения Государя, но вызванных к Нему по Его воле.
Слуга снял с меня шубу, провел умыться и освежиться, потом вернул в изолятор, щеточкой почистил мое платье, предложил газету и чай с бутербродами. От чая я отказался, а газету взял, сегодняшнюю, вечернюю. Уселся и стал читать. Ничего особенного. Продолжается стачка фабричных рабочих. Несколько сот человек утром вознамерились было идти к Зимнему с петицией на имя Государя, но прохожие по пути высмеивали воинство Черного Злодея — так с недавних пор стали называть священника Гапона обыватели под влиянием новой фильмы, показываемой в синематографических театрах. Высмеивали, а порой и откровенно называли японскими пособниками. И с каждым кварталом число манифестантов таяло: с сотен до десятков, а потом и вообще осталось около дюжины. Оконфуженные, Гапон и его приближенные остановились у Троицкого Моста. На этом всё: номер отдан в типографию, ждите специальный выпуск!
Ну, допустим, допустим. Шествие не получилось, расстрел манифестантов не состоялся. Сегодня не состоялся.
А завтра, через месяц, летом?
Всё висит на ниточке. Положим, удалось спрятать ножницы, и эту ниточку сегодня не перерезали. Но ножницы не единственные, а ещё есть ножи, косы и прочие острые инструменты. Все не спрячешь. А, главное, ниточка и без инструментов лопнет, потому что груз всё тяжелее и тяжелее.
Но разница всё-таки
Посмотрим. Шеф посмотрит. У него свой синематограф. Весь мир для него театр.
Я дошел до шахматной страницы, которую за сто пятьдесят рублей в месяц ведёт господин Чигорин. Дошёл и отложил — никакого настроения разбирать шахматные партии у меня не было. Не до того.
И тут, словно подсмотрев — или в самом деле подсмотрев — пришел камергер, барон фон Корф и после обмена обязательными любезностями сообщил, что Государь ждёт меня.
А уж я-то как жду!
Коридоры, ковры, картины…
Государь встретил нас в кабинете. Большой кабинет, приятный. С диваном, с биллиардным столом. Книги тоже есть. Сиди, работай. А надоест — покатай шары. Рояля не хватает, чтобы в минуты тягостных раздумий о судьбах родины сыграть бетховенскую «Аппассионату» и тем пробудить волю, прозорливость и энергию. Собачий вальс сыграть тоже можно.
За письменным столом, очень хорошем, сидел государь. В двух шагах от него — человек штатский, судя по всему — доверенное лицо. Известный хирург, восходящее светило, Сергей Петрович Фёдоров.
Государь читал газету. Ту же, что и я. Их тут, думаю, несколько экземпляров выписывают. Одну для Государя, другие для окружения.
При нашем появлении, он отложил газету, привстал.
— Благодарю, что откликнулись на моё приглашение, господин барон, — сказал он мне и указал на полукресло рядом со столом. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Я присел.
Корф поклонился — и ушёл. Не положено ему слушать наш разговор.
— То, что я собираюсь вам сказать, должно остаться между нами, — предупредил Николай.
— Останется, — пообещал я.
— Что вам известно о кровоточивой болезни? Есть ли, по-вашему, способ её излечить? Можете ли излечить её вы? — задал он сразу три вопроса.
— Считается, что законы наследования кровоточивой болезни открыл германский врач Христиан Нассе. Кровоточивая болезнь, она же гемофилия — весьма редкое наследственное заболевание, характеризующееся нарушением свертываемости крови, что ведёт к длительным кровотечениям. При этом возникают кровоизлияния в суставы, мышцы и внутренние органы, как спонтанные, так и в результате травмы или хирургического вмешательства. При кровоточивой болезни резко возрастает опасность гибели больного от кровоизлияния в мозг и другие жизненно важные органы, даже при незначительной травме, — ответил я как по писаному. Собственно, по писаному и говорил. Не я писал, но я читал. Перед командировкой сюда, в это место и это время.
Государь посмотрел на конфидента. Тот помедлил немного, поморщился, разве можно говорить царям, что их дети смертны и даже очень смертны, но кивнул, мол, верно говорит барон.
— Второе. Современное состояние медицинской науки может лишь смягчить и облегчить течение кровоточивой болезни, и то лишь в самой незначительной степени. Больные отданы на откуп судьбе, и никто не может предсказать, когда наступит финал. Наиболее известные случаи гемофилии — это болезнь детей, внуков и правнуков королевы Виктории. Известно с полдюжины больных — прямых потомков королевы. Её сын Леопольд, герцог Олбани, умер в возрасте тридцати лет, весною тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года. За прошедшие двадцать лет медицинская наука не продвинулась в отношении лечения этой болезни.