Поправки

Франзен Джонатан

В приоткрытую дверь Чип видел дверь кабинета Вендлы О'Фаллон, обклеенную исключительно «позитивными» плакатами и лозунгами: Бетти Фридан, [14] год 1965; сияющие улыбками гватемальские крестьянки; ликующая звезда женского футбола; плакат с Вирджинией Вулф, выпущенный английской пивной фирмой и украшенный надписью «Долой господствующую парадигму». Все это наводило на Чипа уныние, напоминая ему о бывшей подружке, Тори Тиммелман. А уж манера вообще вызывала у него возмущение: мы что, подростки-недоучки?! Это детская?!

14

Фридан, Бетти (р. 1921) – «родоначальница» второй волны американского феминизма.

– Стало быть, – сказал Чип, – хоть вы и сочли мой семинар полной чутью, эта чушь по сравнению с ее была классом выше?

Мелисса покраснела.

– Конечно! Как преподаватель вы куда лучше. Я многому

у вас научилась. Вот что я хотела вам сказать.

– Будем считать, сказали.

– Понимаете, мои родители в апреле разошлись. – Мелисса бросилась на Чипов казенный кожаный диван, приняла расслабленную позу, точно на кушетке психотерапевта. – Сперва мне здорово нравилось, что вы так резко выступаете против корпораций, а потом меня вдруг заело, заело по-настоящему. Взять, к примеру, моих родителей – у них полно денег, но они вовсе не плохие люди, хоть мой отец и живет сейчас с этой особой, с Вики, которая всего года на четыре старше меня. Он по-прежнему любит маму, я уверена. Когда я уехала из дома, их отношения чуточку поостыли, но я знаю: он ее любит.

– В колледже действует несколько видов психологической помощи, – скрестив руки на груди, напомнил Чип. – Как раз для студентов, переживающих подобные трудности.

– Спасибо. Вообще-то со мной все в порядке, если не считать, что напоследок я нагрубила вам в аудитории.

Зацепившись каблуками за подлокотники дивана, Мелисса сбросила туфли на пол. Чип заметил, что из-под комбинезона, по обе стороны нагрудника, проступили мягкие складки теплой фуфайки.

– Детство у меня было чудесное, – продолжала она. – Родители были моими лучшими друзьями. До седьмого класса я воспитывалась дома. Мама училась в медицинском колледже в Нью-Хейвене, а папа гастролировал с панк-группой «Номатикс». Когда мама впервые в жизни пошла на шоу панков, она вышла с концерта под руку с отцом и в результате очутилась в его номере в гостинице. Она бросила учебу, он – «Номатикс», и с тех пор они не разлучались. Так романтично. Мой отец получил кой-какие деньги из трастового фонда, и распорядились они ими просто гениально. На рынок тогда как раз вышли всякие новые компании, моя мама интересовалась биоинженерией и читала «Джей-эй-эм-эй», [15] а Том – мой отец – разбирался в цифрах, так что они сумели успешно вложить деньги. Клэр – моя мама – сидела со мной дома, мы много общались, я освоила школьную программу, и мы всегда были вместе, все трое. Они были так… так влюблены друг в друга. По выходным всегда устраивали вечеринки. А потом нам пришло в голову: мы же знаем всех и разбираемся в финансах, почему бы нам не организовать взаимный фонд? Мы так и сделали. И вы просто не поверите! Этот фонд до сих пор в верхней строке – «Уэстпортфолио биофонд-40». Потом, когда конкуренция возросла, мы основали еще несколько фондов. Ведь нужно предложить клиентам полный спектр услуг. Так, во всяком случае, говорили Тому корпоративные вкладчики. Вот он и организовал эти другие фонды, но они, увы, оказались не очень-то прибыльными. Думаю, в этом и коренятся нелады между ним и Клэр, потому что ее фонд, «Биофонд-40», где она всем заправляет, по-прежнему в порядке. Теперь сердце у мамы разбито, она в депрессии, сидит дома, никуда не выходит. А Том хочет, чтобы я познакомилась с этой Вики, она-де «очень забавная» и катается на роликовых коньках. Но мы же все понимаем: папа и мама созданы друг для друга. Они идеально друг друга дополняют. И мне кажется, если б вы знали, как это клево – создать новую компанию, чтобы деньги текли рекой, и как все это романтично, вы бы не судили так, сплеча.

15

«Джей-эй-эм-эй» (JAMA – Journal of the American Medical Association) – авторитетный медицинский журнал.

– Возможно, – кивнул Чип.

– В общем, по-моему, с вами можно поговорить. В целом я справляюсь, но мне все-таки нужна дружеская поддержка.

– Как насчет Чада? – спросил Чип.

– Он милый мальчик. В самый раз на три уик-энда. – Спустив ногу с дивана, Мелисса пристроила ступню на ноге Чипа, поближе к бедру. – По большому счету трудно представить себе более несовместимую пару, чем он и я.

Сквозь ткань джинсов Чип ощущал нарочитое шевеление ее пальчиков. Стол мешал ему изменить позу, освободиться из ловушки, пришлось ухватить Мелиссу за щиколотку и водворить ее ногу обратно на диван. Но розовая ступня тут же подцепила Чипа за локоть, притянула к себе. Все это выглядело игриво и невинно, однако дверь была открыта, в кабинете горел свет, шторы он не опускал, а в коридоре кто-то находился.

– Правила, – сказал он, высвобождаясь. – Существуют правила.

Мелисса скатилась с дивана, встала на ноги и подошла вплотную к Чипу.

– Глупые правила, – сказала она. – Если человек тебе небезразличен…

Чип отступил к двери. В коридоре возле помещения кафедры крошечная женщина в голубой униформе, с непроницаемым тольтекским лицом, включила пылесос.

– Правила положено соблюдать, – решительно сказал он.

– Значит, даже обнять вас нельзя?

– Совершенно верно.

– Как глупо. – Мелисса сунула ноги в туфли, подошла к Чипу, замершему у двери, чмокнула его в щеку возле

уха. – Ну ладно, пока.

Он следил, как она танцующим шагом скользит по коридору и исчезает из виду. Хлопнула дверь на пожарную лестницу. Тщательно проанализировав каждое свое слово, Чип выставил себе высший балл за корректность. Но когда он вернулся на Тилтон-Ледж, где перегорел последний фонарь, его захлестнула тоска. Чтобы стереть ощутимое воспоминание о поцелуе Мелиссы и прикосновении теплой стопы, он позвонил в Нью-Йорк старому приятелю по колледжу и договорился встретиться назавтра за ланчем. Вытащил «Cent Ans de Cinéma Erotique» из шкафа, куда именно на такой случай спрятал кассету после «купания» в раковине. Пленка поддавалась воспроизведению, но на экране сыпал снежок, когда же дошло до первой страстной сцены, в отеле, с распутной горничной, снежок перешел в буран, а потом экран и вовсе посинел. Видеоплеер издал тонкий, сухой кашель, словно говоря: «Воздуха, воздуха!» Пленка вылезла из кассеты, опутала внутренности плеера. Чип извлек кассету и несколько пригоршней пленки в придачу, и тут что-то окончательно сломалось – плеер выплюнул пластмассовую бобышку. Ладно, бывает и хуже, только вот поездка в Шотландию вконец разорила Чипа и купить новый видак было не на что.

Прогулка по Нью-Йорку в дождливый субботний день тоже не подняла ему настроение. Все тротуары в Нижнем Манхэттене были усеяны квадратными металлическими спиралями «противокражных» бирок. Клейкие бирки намертво прилепились к влажному тротуару, а когда, купив импортного сыра (наезжая в Нью-Йорк, он всегда покупал сыр, чтобы придать видимость целесообразности своей вылазке из Коннектикута, хотя, право же, грустновато каждый раз покупать в одном и том же магазине все ту же маленькую головку грюйера и фурм д'амбера; это еще больше ожесточало Чипа против философии потребления как безуспешной попытки обеспечить всеобщее счастье) и встретившись за ланчем с университетским товарищем (тот недавно бросил преподавать антропологию, перешел на должность «психолога-маркетолога» в «Силиконовой Малине» и уговаривал Чипа очнуться наконец и последовать его примеру), Чип вернулся к машине, он обнаружил, что каждый из его упакованных в пластик сыров снабжен этой самой биркой и еще одна, вернее, ее обрывок, прилипла к подошве левого ботинка.

Тилтон-Ледж была покрыта корочкой льда и тонула во мраке. В почтовом ящике Чип нашел конверт с коротким письмецом от Инид, жаловавшейся на моральное разложение Альфреда («Сидит в своем кресле целыми днями напролет!»), с приложением вырезанной из журнала «Филадельфия» пространной статьи о Дениз, полной непомерных восторгов по поводу ее ресторана «Маре скуро», да еще и с шикарным, на целую полосу, фото юной шеф-поварихи. Дениз на снимке в джинсах и тонкой рубашке-безрукавке – мускулистые плечи и атласная грудь («Так молода и так хороша: Ламберт у себя на кухне» – гласил заголовок). «Вот сволочи, печатают фотографии женщин, чтобы повысить тираж», – с горечью подумал Чип. Еще несколько лет назад в посланиях Инид непременно присутствовал мрачный абзац насчет Дениз и ее неудачного брака, пестревший фразами вроде «Он слишком СТАР для нее» (дважды подчеркнуто), и еще один, переполненный восторгами и гордостью по поводу его работы в университете. Чип прекрасно знал, как умело Инид сталкивает лбами своих детей, да и к похвалам ее всегда примешивалась ложка дегтя, однако, право же, неприятно, когда умная, принципиальная молодая женщина (а Дениз он считал именно такой) использует свое тело для рекламы. Швырнув газетную вырезку в мусорное ведро, он развернул субботнюю половину воскресного выпуска «Таймс» и – да-да, он сам себе противоречит – принялся листать приложение в поисках рекламы нижнего белья или купальников, на которой мог бы отдохнуть усталый взор. Не найдя ни одной картинки, он обратился к разделу книжных рецензий, где на одиннадцатой странице взахлеб расхваливали автобиографичекий опус «Папочкина дочка» некой Вендлы О'Фаллон, книгу «смелую», «потрясающую», «чрезвычайно насыщенную». Имя Вендла О'Фаллон встречается не так уж часто, но Чип понятия не имел, что Вендла написала книгу, и не признал в ней автора «Папочкиной дочки», пока не дошел до заключительного абзаца: «О'Фаллон, преподаватель Д-ского университета…»

Он отложил газету и откупорил бутылку вина.

Теоретически и он, и Вендла могли претендовать на постоянную ставку по кафедре текстуальных артефактов, однако ставок не хватало. То, что Вендла, пренебрегая неписаным университетским правилом, согласно которому преподаватели должны жить здесь же, в городке, ездила на работу из Нью-Йорка, пропускала факультетские собрания и бралась за любые начальные курсы «для дураков», чрезвычайно ободряло Чипа. Имелись у него и другие преимущества – множество научных публикаций, высокие оценки студентов и поддержка Джима Левитона. Но сейчас даже два бокала вина не принесли ему успокоения.

Он наливал уже четвертый, когда зазвонил телефон. Это была Джеки, жена Левитона.

– Я только хотела сообщить, что с Джимом все обойдется, – сказала она.

– А что случилось? – спросил Чип.

– Он приходит в себя. Мы в «Сент-Мери».

– Что произошло?

– Чип, я спросила, сможет ли он играть в теннис, и знаешь что? Он кивнул! Я сказала, что иду звонить тебе, и он кивнул: да-да, он готов играть! С координацией движений у него все в порядке. Все в порядке! И сознание ясное, что очень важно. Какое счастье, Чип! Глаза у него живые. Это наш прежний Джим!