Попугаи с площади Ареццо

Шмитт Эрик-Эмманюэль

Батист же предчувствовал этот взрыв. С самой первой ночи он чувствовал, что жена следит за ним, отслеживает его реакции и оценивает их. Жозефина сперва обрадовалась, что он принял Изабель, но потом, постепенно, начала этому удивляться, а позже и опасаться. Как он мог согласиться на столь неприемлемое предложение? Может, он потому ее принял, что ему наскучила их жизнь вдвоем? Сделал он это из любви к ней или просто от скуки? Иногда она видела в их тройственном союзе триумф любви, но в другие моменты усматривала в нем измену. Ведь если она решила любить сразу двоих, это значит, что она меньше внимания уделяет своему спутнику. Батист читал эту дилемму во взгляде Жозефины, которая

иногда намеренно отстранялась от радостей их жизни втроем и смотрела на них со стороны, как пытливая наблюдательница, судья или даже прокурор. В последнее время у нее даже появилась привычка неожиданно входить в комнату, словно она хотела обнаружить какую-то скрываемую от нее истину; стоило Батисту с Изабель придумать без ее участия какой-нибудь план, как она мрачнела и замыкалась в себе; если она вставала раньше их, она злилась, что они валяются в постели после того, как она уже приготовила для всех завтрак. А когда Батист и Изабель оба садились за работу, она вообще стала воспринимать это как личное оскорбление. Когда-то в прежние годы Жозефина злилась на то, что Батист погружается в свои дела: «Я бешусь, когда ты пишешь, Батист. Тогда мне кажется, что меня вообще не существует».

Но с годами она научилась приглушать в себе эту ревность, не считать часы, когда он работал, его скандально-эгоистическими причудами или личным наказанием ей, она поняла, что это основа их жизни, призвание, которому она служила, освобождая художника от обыденных забот. На самом деле она просто нашла себе место в книгах мужа.

Но когда в их жизнь ворвалась Изабель, это равновесие нарушилось, и он это знал. Теперь уже в двух ситуациях Жозефине не было места: когда Батист садился за письменный стол и когда он был вдвоем с Изабель. Это было чересчур для женщины, которая, несмотря на веселый нрав, маловато ценила саму себя.

И вот ее снова мучили прежние демоны, которых Батист когда-то победил: ненависть к себе, уверенность в своей никчемности, метафизический разброд, который заставлял ее сомневаться, стоит ли ей вообще влачить земное существование. Такая живая, решительная, дерзкая Жозефина, которой многие опасались, считала себя никчемной. Многим она представлялась яркой, как солнце, но сама себя считала по-лунному бесцветной. Ей казалось, что она не обладала никакой ценностью — для нее имело значение лишь то, насколько она важна для других. Только безусловная любовь Батиста придала ей веса в собственных глазах, и то, что он вдруг увлекся еще и другой женщиной, разрушило ее хрупкую и с трудом обретенную уверенность в себе.

В тот вечер, когда Батист и Изабель обнаружили уход Жозефины, они сели вдвоем в гостиной и говорили об этом, обмениваясь своими тревогами. Изабель спрашивала его, но Батист не торопился рассказывать о своих догадках; молчал он не для того, чтобы показать свое превосходство, а, скорее, надеясь на чудо: он мечтал ошибиться и увидеть, что Изабель понимает ситуацию по-иному.

— Она тебе не объяснила, почему решила уйти?

— Я сразу и не обратила на это внимания. Она повторяла: «Вы с Батистом на самом деле так славно веселитесь вдвоем, что без меня вам будет только лучше!» Я решила, что это абсурд, и даже не стала отвечать. А тебе что она говорила?

— Мне… Ох… Со мной она всегда осторожно подбирает слова… Но я много раз замечал в ней враждебность.

— Враждебность?

— Она на меня сердилась.

— Почему?

— Наверно, потому, что я согласился, чтобы ты жила с нами. Из-за моего внимания и привязанности к тебе.

— Но она же сама этого хотела!

— Жозефина вся состоит из противоречий. Меня тревожит не это…

— А что?

— То, что она ушла, не подумав… Раздумья оказывают на нее очень скверное действие.

— Батист! Как нехорошо!

— Клянусь тебе, что я это говорю без всякой иронии. Если Жозефина размышляет, это значит, что она одна, ей не к кому обратиться за помощью и ее мучит неуверенность в себе. Если она не чувствует рядом дружеской поддержки, не видит надежного ограждения, она идет вразнос и может сорваться в пропасть. Вот что меня пугает.

В этот момент в дверь позвонили. Они затрепетали, надеясь, что это вернулась Жозефина.

Но это оказался Виктор, который объявил им в ужасе, что исчезла Оксана.

После того как они разделили опасения и боль юноши и поделились с ним своими тревогами, Батист и Изабель поняли, что впереди у них целая ночь сомнений и страхов.

— Ты представляешь, Изабель, еще вчера мы ужинали впятером, счастливые, хмельные и неуязвимые, а сегодня Оксана и Жозефина ушли… Какое оно хрупкое, счастье…

Изабель решительно поднялась:

— Хватит этих упадочных настроений, Батист! И нечего рассуждать о том, как это трагично. Ты должен найти решение.

— Я?

— Ты.

— А почему не ты?

— Если бы я только могла… Ты знаешь Жозефину пятнадцать лет: ты должен знать, куда она направилась.

— Да нет же!

— Батист, ты ведь считаешь, что благодаря писательскому труду постиг помыслы и устремления человечества, так соберись и подумай как следует! Садись за письменный стол и размышляй!

Батист был слишком удивлен, чтобы протестовать, и он повиновался. Жозефина никогда бы не позволила себе так отдавать ему приказания, как Изабель, констатировал он, переполненный жалостью к себе.

— А я пока отдохну в спальне, — добавила Изабель.

— Ничего себе.

— Это чтобы доказать, как я тебе доверяю. — И с нежностью, не меньшей, чем ее же недавняя категоричность, она поцеловала его в затылок.

Он улыбнулся, пожал плечами и включил компьютер.

«Какая бессмыслица! — подумал он. — Ни одна страница, написанная мною в жизни, сейчас не поможет. Зачем я изображаю этот ритуал?»

Через несколько минут компьютер, стул и письменный стол сыграли свою роль: они помогли ему сконцентрироваться и заставить работать ту часть мозга, мобилизовать те интеллектуальные резервы, которые до сих пор были парализованы страхом. Как если бы речь шла о персонаже художественного произведения, он собрал воедино факты, ощущения, зрительные образы, связанные с Жозефиной. Понемногу они выстроились у него в систему. Романист любит своих героев — ведь и правда, можно назвать любовью такое тесное сосуществование с ними, когда писатель не боится открыть в себе определенные двери, где этот персонаж сможет обосноваться, и позволяет ему строить собственную личность из всего, что у писателя накопилось внутри, — Батист вышел за пределы своих воспоминаний, преодолел пассивность памяти и призвал на помощь воображение. Что сделала бы героиня Жозефина в подобной ситуации?

Она не поехала бы к родителям, потому что, хотя она и относилась к ним с почтением, возвращение означало бы для нее откат в прошлое. И к друзьям она тоже не могла податься, потому что до поры до времени держала их тройственный союз в секрете. Отправилась куда глаза глядят? Она не слишком любила случайности и экспромты, во всяком случае длительные, потому что они для нее означали, что она не может справиться с ситуацией. Стала бы она заказывать себе номер в отеле в большом городе, столичном, шумном, где столько всего происходит и где она забыла бы о своих проблемах? Он задумался над этим вариантом…