Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Когда она вернулась в гостиную, Жан-Ноэль налил два бокала мартини. Она накинула шелковый пеньюар и со вздохом уселась в кресло:
— Ну и денек!
Он рассмеялся и тоже устроился в кресле.
— Думаю, ты мне расскажешь какую-то потрясающую историю.
Потом они чокнулись, и Диана, растирая ноющие запястья, рассказала, что с ней произошло утром. Зная, что эта история заворожит мужа, она рассказывала неторопливо, с подробностями, анализируя свои ощущения и превращая странный случай в целую сагу.
Жан-Ноэль внимал ей, разинув рот, глаза его сверкали.
Закончив рассказ, она самым будничным тоном заключила:
— Поэтому, сам понимаешь, у меня не было времени сходить за покупками и приготовить ужин, так что тебе придется отвезти меня в ресторан.
Жан-Ноэль повиновался. Утреннее приключение Дианы раздразнило его, и ему хотелось заняться с ней сексом, но он хорошо знал, как она это воспримет. Ответит презрительно: «Что, вот так просто? Поиграем в кроватке в дочки-матери? Ох нет, бог с тобой, мы уже столько раз это делали, скука смертная…»
Диана любила в сексе изобретательность. Вообще-то, Жан-Ноэль подумывал, не нравилась ли ей больше изобретательность, чем сам секс, — такое она испытывала удовольствие от разыгрывания новых ситуаций. Просто спать с мужем, как обычные законопослушные супруги-буржуа, ей было неинтересно до зевоты. Иногда он удивлялся этому, даже жаловался на такую жизнь, но Диана и не думала смягчаться:
— Ну нетушки! Не морочь мне голову такими разговорами, а то у меня депрессия начнется. Я же не для того вышла за тебя замуж, чтобы занудно трахаться, наоборот, я мечтала, что мы шагнем за пределы реальности. На что вообще сдался брак, если нельзя испробовать сотню новых способов получать удовольствие? Что за тоска? По мне, так замужество должно быть допингом, а не снотворным!
И она правда так считала. В юности она предавалась свободной любви и радужной хипповской жизни, в итоге у нее родился ребенок от мужчины, которого она презирала; потом она растила дочь, перебиваясь от одной временной работы до другой и ввязываясь в невероятные приключения. И наконец, когда дочь обосновалась в Штатах — вообще-то, она завершала там учебу, но Диана с гордостью утверждала, что дочке просто захотелось удрать подальше от ненормальной матери, — так вот, Диана осознала, что, несмотря на ее божественные данные, время работает против нее и однажды она перестанет быть неотразимой. И она остановила выбор на Жан-Ноэле, недавно разведенном инженере с хорошей зарплатой: ее привлекли комфортные условия жизни и его обжигающий взгляд.
Ему было сорок, и он решил, что начинается еще одна любовная интрижка, но Диана увлекла его за собой в пучину сексуальных экспериментов: она водила его в свингерские клубы, отдавалась у него на глазах другим мужчинам и втягивала в разные садомазохистские сценарии.
Для Жан-Ноэля это оказалось абсолютно новым этапом. Он опасался женщин, подозревая их в корысти и двуличии, но Диана была совершенно другой, и он доверился ей полностью. Она покорила его, и победа эта была тем головокружительнее, что она не использовала ни одно из средств, к которым обычно прибегают женщины: она не была ни целомудренной, ни верной, ни нежной, ни скромной, ни надежной спутницей. Напротив, неудержимая, резкая, взбалмошная, психованная Диана подавляла своего спутника, обожала неожиданности, вечно рвалась навстречу опасности и помогла сдержанному инженеру выпустить на свободу свою бунтарскую сущность, которую он долго прятал, чтобы добиться успеха в жизни.
И когда она предложила ему на ней жениться, он уже не счел это ловушкой, а воспринял как очередную фантазию. И был счастлив соединить свою жизнь с женщиной, меньше всего в мире подходящей для роли жены: незакомплексованной, неверной, с порочными наклонностями и никогда не собиравшейся ему подчиняться. Он знал, что ее интересуют одни лишь удовольствия, что ей скучно заниматься любовью не только в постели, но и на кухонном столе и даже на рояле, что она вечно будет втягивать его в такие невероятные истории и встречи, что его сердцу то и дело придется замирать не только от вожделения, но и от страха.
В тот вечер они отправились в «Белый трюфель», один из лучших ресторанов Брюсселя. Увидев их, метрдотель подскочил на месте, но потом склонился в церемонном приветствии и принял у них одежду. Одним движением глаз он указал официантам, что нужно накрыть для этой пары стол в глубине зала, в укромном уголке. Он постарался убрать их подальше от публики, потому что после их предыдущего посещения он получил массу жалоб от других клиентов, недовольных тем, что дама выкрикивала потрясающие непристойности: за два часа их присутствия ресторан опустел. Ее муж заметил это и оставил щедрые чаевые, поэтому ресторатор и не подумал отказать необычным посетителям, но принял меры предосторожности.
В этот раз Диана за ужином не говорила о сексе: ее увлекла другая тема — жизнь греческих Отцов Церкви в начале нашей эры. Она решила написать диссертацию об Оригене. Почему именно об Оригене? Чем он ее так заинтересовал? Жан-Ноэль подумал, что Диану могло привлечь само его имя: в нем слышались и «оригинальность», и «гены», что в поэтическом смысле позволяло считать его основоположником всего, то есть человеком, с которого все начиналось…
Диана рассказывала ему об этом александрийском теологе третьего века, который оскопил себя, чтобы посвятить жизнь Богу, — она считала это ошибкой, но все же проявлением сильного характера.
— Апостол Марк говорил: «Если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее». Стать скопцом, чтобы не поддаться искушениям, — вот что делает Ориген. Когда он был еще мальчиком, у него на глазах отрубили голову его отцу. Это не какой-нибудь грустный рохля, мечтательный лежебока, нет, это сильная личность, выживающая в жестоком мире. Мне интересно разобраться в его мыслях. И не важно, прав он или ошибался.
Диана в очередной раз заворожила Жан-Ноэля. Ну кто, скажите на милость, кроме засушенных университетских профессоров, глотающих библиотечную пыль, чтобы найти свою нишу и сделать карьеру в науке, станет сегодня с жаром рассуждать об Оригене, Аммонии Сакском или Григории Чудотворце? У этой женщины просто дар избегать обыденного.
Вернувшись домой, она схватила том Ницше и прямо в кровати принялась читать, отложив в сторону какое-то письмо на листке желтой бумаги.
Жан-Ноэль схватил его и пробежал глазами: «Просто знай, что я тебя люблю. И подпись: ты угадаешь кто».
— Что это такое?
— Понятия не имею.
Она на несколько секунд погрузилась в чтение Ницше, а потом добавила:
— И мне нет до этого дела.
Жан-Ноэль кивнул, но листок сунул в свою книгу: ему пришла в голову великолепная идея.