Популярная музыка из Виттулы
Шрифт:
Напустив на себя торжественный вид, Грегер вышел на сцену и встал перед занавесом. Зал - ноль внимания. Учителя зашикали. Шушуканье, смешки - все продолжалось, будто было отрепетировано заранее. Учителя корчат страшные рожи в сторону самых заядлых бунтовщиков. Но кто-то упрямо продолжает смеяться, кто-то безудержно кашляет, вот бутылка покатилась по полу между рядами, кто-то громко рвет и рвет бумагу.
Грегер заносит над собой изуродованную культю. Машет большим пальцем и, не говоря ни слова, исчезает за кулисой.
Тут вступаем мы:
– Джяс летми хирсамэтьё рокенрол мьюсик!
Зрителей в первых рядах отбросило на спинки стульев.
– Рокенрол мьюсик! Иф ю вона лаф визми!
А мы, стоя впотьмах, наяриваем как одержимые. Эркки, словно сорвавшись с цепи, принялся молотить по всему, что шевелится - в результате мы заиграли вдвое быстрее положенного. Ниила попал не в ту тональность, акустические примочки Хольгери звучали так, будто гвозди в гроб заколачивали. А у микрофона… Стоял я.
Нет, я не пел - я стенал. Глухое мычание лося. Предсмертный крик лемминга. Называйте, как хотите. Сами того не ведая, мы изобрели панк за несколько лет до его рождения. Песня постепенно сошла на нет - примерно так. Сказать, что закончилась, нельзя, так как Эркки, выпучив бельма, погнал дальше. И я снова склонился над микрофоном:
– Джяс летми хирсамэтьё рокенрол мьюсик!
По второму кругу. А занавес все задернут. Пытаюсь подыграть на басе в тон большому барабану, но игра Эркки уже напоминает приступ эпилепсии. Ниила, наконец-то, попал в кассу, но опаздывает на два такта. Хольгери, тот вообще играет соло ко второй песне - он и не заметил, что мы все еще не разобрались с первой.
– Джяс летми хирсамэтьё…
В третий раз. Грегер в полумраке лихорадочно силится открыть занавес, путаясь в шнурках и складках драпировки. Эркки лупит так оглушительно, что я уже не слышу собственный голос. Но вот, наконец, занавес взлетает, мы стоим под ослепительным светом софитов. А перед нами сидят они - вся, будь она неладна, школа, и я наклоняюсь к микрофону и ору "Джяс летми хирсамэтьё " в четвертый раз.
Тут происходит невероятное - Ниила вступает правильно. Он все-таки угнался за Эркки, а вслед за ним и мы с Хольгери. Раскочегаренным паровозом мы прогоняем нашу песню по рельсам от начала до конца, заключительный аккорд, мы пихаем Эркки - он падает со стула.
И тишина.
Меня так и тянет слинять, я бочком крадусь к кулисе, но мешает шнур. Башка словно маракаса. Грегер берет меня за плечи. Поворачивает лицом к залу. Что-то лопочет, я не слышу, оглушенный литаврами Эркки.
Нет, слышу. Они аплодируют. Весь зал. Публика хлопает в ладоши, на вид совершенно непринужденно, а несколько девчонок (видно, побывали на поп-концертах в Лулео) даже кричат "бис".
Публика мало-помалу разошлась, а мы так и стояли, не понимая, что это было. Уже тогда, после самого первого концерта, мы чувствовали ту опустошенность, которая поселяется в тебе после каждого выступления, какую-то подспудную грусть. Эркки заявил, что у него провал в памяти, но чувство такое, будто парился в бане. Грегер буркнул, что надо бы пометить шнурок люминесцентной краской. Ошарашенные, мы потащили инструмент обратно в класс.
.
Отзывы потом были самые разные. Успешным наш концерт назвать нельзя, но мы произвели неизгладимое впечатление. Лестадианцев, тех сразу как ветром сдуло, зато чуваки на задних рядах вдруг почему-то перестали кидать жеваную бумагу в лысину математику. Несколько приятелей даже выдавили из себя высшую похвалу, которую только можно услышать из турнедальских уст:
– Ну, так, ничё.
Остальные
Итак, мы по существу отделались легким испугом.
.
Дело в том, что слово "творчество" в Турнедалене равнозначно искусству выживания. Здесь уважают, нет, даже обожают смекалистого столяра, который может выстрогать любую вещицу - от ножика для масла до часов с боем, лесоруба, если у него заглох мотор и он сумел протащиться девять километров на своем снегоходе на смеси валерьянки с самогоном, бабку, которая без ведра умудрилась набрать тридцать килограммов морошки в портки, связав их мудреным узлом, молодца - он сумел провезти годовой запас сигарет через финскую границу в гробу с родным братом (брат-то, все одно, помер), вдову, которая провезла контрабандой целого коня, разрезала его на кусочки, да так искусно, что сыновья смогли провезти его через таможню в Швецию в кульках на велосипедном руле, а потом сшили - конь ожил и его продали с хорошей корыстью. Правда, последняя история случилась, конечно, в далекие сороковые, когда меня и на свете-то не было.
Образчик творчества по-турнедальски - заядлые рыбаки. Смысл жизни для этих мужиков бур и лом, блесна и донка; зимой они ловят на мушки, летом набивают карманы стрекозами, мотыльками и слепыми рачками; рыбалка им милее бабы - они знают четырнадцать сложных узлов, но лишь одну сексуальную позу; они тратят по тыще крон на кило пойманного лосося, хотя могут купить целую рыбину в магазине за гроши; чем отдыхать с семьей, они лучше будут мокнуть в дырявых болотных сапогах; они зарабатывают бессонницу, они рушат семью, они вылетают с работы, зарастают грязью, плюют на детей, если вдруг узнают, что на Йокфалле ловится "на всплеск".
Такие же извращенцы - турнедальские строители. Непоседливые мужики, в разговоре двух слов не свяжут, они все не находят себе места, все у них глаза беспокойно бегают. Но дайте им в руки молоток, и они становятся нормальными людьми и, представьте себе, даже могут по-человечески говорить с женой - правда, набив гвоздями рот. Уму непостижимо, сколько успевает нагородить за свою жизнь обыкновенный мужик! Стукнул раз - изба и лабаз! Два попотел - нужник и хлев! Вжикнул пилой - ларь дровяной! Баня, забор - ухай топор! И еще гараж, и конура для псины, и навес для велосипедов, и теремок для деточек тож.
Но в самом разгаре в дело вдруг вмешиваются жилищно-коммунальные власти и говорят "хватит". И мужик наш становится необузданным, едким как уксус, бранит детей, пьет горькую, не спит, лысеет, шпыняет псину, теряет слух и зрение, по настоянию елливарских докторов принимает валокордин, но тут его безутешная супруга нежданно-негаданно получает по наследству незастроенный участок.
И жизнь начинается сначала.
Дача, баня, нужник, дровяной ларь, конура. Короткая передышка - и рыбный амбар, погреб, флигель, сарай для инструмента, веранда, беседка для детушек тож. Ну, и всякие там иные пристройки. Летом каждое утро - подъем с петухами и - громче, топор, шибче, пила, эхма!