Популярная музыка из Виттулы
Шрифт:
Дверь в женскую раздевалку была незаперта. Мы просочились внутрь. Нас оглушил джаз, гулким эхом разносивший от школьной магнитолы. Пахло селедкой и лаком - в старых спортзалах всегда так пахнет: затхлый дух истязаний, въевшийся в скакалки, кони и кольца. Плюс ядреная смесь женского пота с секилем. На крючках было развешано тряпье: сморщенные гамаши с начесом, исподние юбки размером с добрый шатер, цветастые сарафаны, коричневые колготы, лифчики величиной с мою голову. На полу в лужицах талой воды стоят авоськи и пакеты, стоптанные сапоги, валенки и остроносые полусапожки.
Я на цыпочках подкрался к выходу в зал. Ядовитый свет. Вдруг земля затряслась под ногами,
Девчонка взяла меня сзади за волосы. Запустила зябкие пальцы. Я вздрогнул всем телом. Ноги у меня подогнулись, и я сел, чтоб не упасть. Она забралась ко мне на колени и выплюнула жвачку. Ее зрачки расширились - две черные полыньи. Я стал поглаживать ее подбородок, легонько проводя пальцем по линии скулы до изящной раковинки уха. Носом приблизился к ее лицу. Зажмурился, дотронулся до ее кожи. Щеки таяли, пылали. Она задышала жарче. Я слышал губами ее улыбку. Мы распахнули куртки. Так, тело к телу. Груди такие юные, острые. Я обвил ее руками, прижал к себе с глазами, полными слез, чувствуя, как меня распирает от счастья. Господи, мы вместе. У меня есть девчонка.
Ее рука вдруг нырнула мне под свитер. Холодная как льдинка, но мягкая от любви. Моя спина чувствовала каждое движение, зашлась от ласки. Рука становилась все проворнее, нетерпеливее. Вот тихонько щипнула. Царапнула.
– Можно я…можно мне с тобой, - я заикался.
Вместо ответа девчонка проникла в мои брюки. Рука превратилась в крыску, пощекотала бока, бедра, юркнула в пах. Я задохнулся.
– Не бойся, - беззвучно засмеялась она, сверкнув белыми зубами.
Я хотел сказать, что у меня там еще даже нет волос, чтобы не разочаровать, но поздно. Девчонка уже обхватила мое добро - так паук опутывает муху. Крепко стиснула набухшего молодца. Все поймала - теперь не уйдешь. И поцеловала взасос, впилась в меня длинным язычком, во рту появился вкус меди. Земля уходила у меня под ногами, я стал ласкать ее грудь, но делал это как-то грубо и неуклюже. Она толкнула меня, я откинулся на деревянную лавку. Стянула с себя джинсы. Я хотел потрогать, но девчонка отпихнула мою руку.
– Не надо, ты пока растелишься, - сказала она бесцеремонно и прижала меня к лавке. Воцарилась на мне словно страж порядка. В отдалении гремела слоновья поступь.
– Ты такая… такая красивая…, - мямлил я смущенно.
Закрыв глаза, она жадно насела на меня. Я погрузился в самую глубь - исходящие соком недра. Теплые и мягкие, будто подушка. Извиваясь по-змеиному, она принялась раскачиваться на мне в медленном и нежном танце, и что-то во мне росло, усиливалось с каждым мигом. Перед глазами всплыла картина - вот она краснее, краснее, пока, наконец, все полотно не затянулось влажной пеленой. Я тоже елозил, чувствуя, что сейчас брякнусь в обморок. Девчонка закачалась быстрей, вдруг стала резко покрикивать. Все истошней, все иступленней, точно дворняга, трахающая диван. Я, как мог, зажимал ей рот, но где ее удержать. Кошачий концерт и только!
– Тише, застукают, - взмолился я, и тут начала вздуваться кожа. Набухла волдырем. Нажим - прыснула кровь. Я попытался выскользнуть, но девчонка не пускает меня. Чувство растет, становится ярче. Будто щекочут ножом, пока не продырявят насквозь. Ее волосы плотной завесой обволакивают меня. Нависшая хмарь. Набухшая плотью.
И вот! Вот взрывается весь мир, и из черной тучи проливается дождь.
.
Открыв глаза, я увидел, что передо мной стоит тетка. Типичная хавронья из Сучьего болота. Глаза выпучены, крашеные волосы слиплись, с носа и подбородка капает пот. Я решил, сейчас начнет орать. Соберутся старые мымры и начнут нас линчевать. Придавят к полу стопудовыми сраками, станут выяснять, не шарим ли мы по карманам. Кто-то скажет:
– Кулли поис!– и одна из них, старая лесная лопарка, вцепится мне зубами в яйца и перемелет их в фарш, как мычащему ирвасу с глазами, побелевшими от боли.
Не на шутку испугавшись, я вытащил конец. Пока я возился, путаясь в штанах, тетка скептически сощурилась на мою обмякшую сосиску.
– Много шума из ничего, - ехидно хмыкнула она.
Потом отхлебнула воды из железного крана, громко перднула и пошла обратно в зал. Запах полусгнившего сена преследовал нас до самого выхода.
.
Девчонка села в машину и бросила "пока". Я подставил руку, мешая ей закрыть дверь.
– Завтра увидимся?
– спросил я.
Она смотрела прямо перед собой - взгляд немигающий и равнодушный.
– Скажи хотя бы, как тебя зовут.
Она повозилась, завела мотор. Включила первую скорость, машина медленно тронулась с места. Я бежал рядом, цепляясь за дверь. Большущие, темные девичьи глаза смотрели на меня. И вдруг девчонка отбросила маску. Маска лопнула, развалилась, а под ней зияла огромная раскрытая рана.
– Я с тобой!
– крикнул я.
Она нажала на газ, дверь выпорхнула у меня из рук. Машина, виляя и пробуксовывая, понеслась мимо фонарных столбов, из-под колес взлетали вихри снежной пыли. Шум мотора звучал все тише, потом смолк.
Долго стоял я, пока до меня, наконец, не дошло. У нее же нет ключей. Она угнала машину. Боль пронизала меня холодными щупальцами, и тем острее она становилась, чем больше я понимал, что никогда уже не увижу эту девчонку.
.
.
ГЛАВА 20
Как гуляли на именинах, как пели гимн Турнедалена, как явилась охотничья бригада и о том, как четыре подростка созерцали звезды
.
С годами мой дед все больше жил нелюдимом. Ему нравилось одиночество; с тех пор, как упокоилась бабушка, он стал тяготиться общением с людьми. Жил себе в своей избушке, вел хозяйство и мечтал только об одном - помереть в родном доме. Когда мы навещали его, он встречал приветливо, но с недоверием. В дом престарелых? Да ни за что, будь он трижды неладен, зарубите на носу, в избе вон прибрано - я и сам себе хозяин!