Попутчик, москвич и водитель
Шрифт:
На моё счастье водная гладь до самого вечера простояла почти без волнения. Это спокойствие сил природы передалось и мне. Я пролежал до сумерек, под ветвистым кустиком, опустившим свои лохматые ветви прямо в морскую пучину, словно полу затонувшее бревно. К концу моего лежания в солёной воде, если сильно не присматриваться, меня и в самом деле можно было принять за обыкновенную корягу. Кожа на всём теле покрылась мелкими, но глубокими морщинами, пальцы на руках выглядели, как кожаные перчатки после десятилетней носки, а лицо, подвергшееся ещё и воздействию солнечных лучей, наверняка можно было принять за основание корневища. Одно радовало в моём состоянии, отмылся за все дни сразу и, если даже на моём организме, случайно, поселились вредные паразиты, во время проживания в антисанитарных условиях, им точно пришёл полный кирдык, в этом можно быть уверенным даже без сдачи анализов.
Лежачее положение, вялое покачивание на почти не заметной волне, щебетание птиц, всё это способствовало умственной деятельности. Занялся ей не сразу, а лишь после того, как перестал дёргаться от каждого шороха, доносившегося со стороны берега, закончил пересчитывать листья на близ растущих ветках
Интересно, как он там? Жив ли ещё или не дай бог... Нет, об этом лучше даже и не думать. Остаться одному, в триста семьдесят третьем году, среди этих недоразвитых монстров, только и умеющих, что таскать, копать, ловить и жрать чавкая, словно свинья? Случись такое, можно и умом тронуться. Стать одиночкой, о которых чего то там Драп заикался? На такое я не способен. С моим умением заболтать покупателя чуть ли не до смерти, лишь бы всучить ему совсем ненужную вещь, с достаточно уживчивым и компанейским характером, да в конце концов с теми знаниями, что имеются в моём багаже, которые непременно захочется на кого нибудь здесь выплеснуть, это просто невозможно. Да и слово это, "одиночка", какое то ледяное, жёсткое, если не сказать мёртвое, применять к себе, мне бы совсем не хотелось. Ё моё, сказал бы кто нибудь, что со мной случиться такой казус, ещё полтора месяца назад, в морду бы дал не задумываясь. Триста семьдесят третий год! Это же надо. Да до сегодняшнего дня я даже понятия не имел, что в это время происходило на моей малой родине, а вот пойди ка пришлось ознакомиться. Не так я себе представлял живущих тогда людей. Нет, внешний их облик, пожалуй, очень даже соответствует тому, о чём говорят учебники истории, а вот их умственные способности и в особенности речевое развитие, думаю для многих светил науки стало бы настоящим откровением. Да я и сам рисовал в своём воображении наших предков эдакими тугодумами, изъясняющимися на не знакомых наречиях и диалектах. А на самом деле, что здесь увидел? Если забыть о их невоспитанности и слабом техническом развитии, то картина складывается очень даже презабавная. Люди без умолку болтают в течении всего светлого времени суток, почти точно так же, как и мы, пользуются теми же самыми словами, оборотами и даже не цензурными выражениями. Ну подумаешь расставляют их не много не в том порядке к которому привыкли живущие в другом, страшно далёком от них веке. Ну и что? Не это главное. Главное то, что я способен понимать их, так же, как и они меня, пускай и не поголовно, разумом и даже сердцем, которое, в этом я не сомневаюсь, у меня не менее чувствительно, чем у них. Как такое объяснить? Откуда в них это, при их то чёрствой и пресной жизни? И ещё, я всегда думал, да мне об этом и не раз говорили с самых высоких трибун, что в это время люди были малограмотные, с трудом складывали три и пять. А здесь? Все поголовно знают, что такое минута и час, метр и километр, я уже не говорю о килограммах и литрах, с этим очень многие знакомы не понаслышке. А такому, как не удивляться: грань между добром и злом, справедливостью и подлостью, у них проходит точно там же, где и в моём, более цивилизованном, обществе? Мне всегда казалось, что они к таким вещам должны относиться более хладнокровно, обитая в таких тяжёлых условиях. Без сомнения, разница между нами существует, но не такая огромная, как можно было бы себе представить и, как она рисуется в воображении лиц, на самом деле совсем не правильно трактующих предмет под названием история, для своих современников. В действительности то мы внутренне, да и внешне, если судить по моему теперешнему состоянию, совсем не далеко находимся друг от друга. И что всё это значит? Запараллелило меня что ли, куда то? Может быть, конечно и так, но у кого спросишь? Ох и не легко мне чувствую жить здесь будет, ох не легко. Назад бы вернуться, домой. Но, как это сделать?
Трение умных мыслей друг о друга, приостановили надвигающиеся сумерки. Наступает время задуматься о более прозаичных вещах. Пора определиться с направлением движения и с расстоянием, на которое необходимо будет зайти в море, чтобы меня не заметили с берега и самому не потерять его из вида, в тёмное время суток. Шагать по суше, где на каждом шагу могут ждать недоброжелатели, не лучшее решение, хотя и по морю разгуливать ночью, где "ни пса не видно", тоже не ромашки собирать в чистом поле. Но делать нечего, воспользуюсь старым, добрым, ещё дедовским методом, выберу из двух зол меньшее.
Понадеюсь на то, что если до сих пор меня не нашли, то в темноте, да ещё в море, у них с этим совсем ничего не получится. Ладно хватит слов, пришла пора подыматься, пока не растворился в солёной воде полностью, хватит изображать из себя бревно. Судя по самочувствию до него мне не так уж и много осталось. Вот ни хрена же себе, ноги то, как затекли и руки такие, будто мне их только вчера пришили. И как же в таком состоянии я буду добираться до места?
Умные всё же люди жили до нас, раз оставили будущим поколениям такие выражения. Давно же сказано: "Смелому и море по колено". Казалось бы, что тут сложного,
Преодолев, что то около километра, после изгороди перегородившей небольшой участок моря, приблизился к берегу. Сколько от этого места до моей одежды, надеюсь так и загорающей на солнышке, в прибрежных кустах, достоверно уже не помню. А не заметить в темноте синие штаны и толстовку чёрного цвета очень просто, даже не смотря на открывшиеся у меня таланты различать кое какие предметы в ночное время, словно кошка. Бегать же из конца в конец разыскивая их совсем не хочется. Жажда, не зависимо от того, что половину суток нахожусь в воде, знать о себе всё же даёт и питание не совсем регулярное, тоже не пошло на пользу. Надо экономить силы, сколько их понадобиться до следующего приёма воды и пищи, одному богу известно, а есть ли он в этом месте или нет, я доподлинно не знаю. Местные на эту тему не говорили, а самому спрашивать не досуг было, по важнее эти вопросы имелись. Так что даже если бы очень захотел про это у него узнать, понятия не имею, как к нему обращаться и стоит ли вообще надрываться, взывая к всевышнему. Да он бы ещё и не ответил такому богохульнику, как я, так что терпи казак, надейся на лучшее, но и сам не плошай, есть возможность отдохнуть, пользуйся ей.
Как не сопротивлялся я сну, сидя на крохотном пятачке земли, под ветвистым деревом, почти полностью занявшем его, сморил таки он меня. Не помогли ни ноги, лежащие в воде почти по самые колени, ни сгорбленная спина, скрючившаяся от недостатка пространства и груза навалившихся на неё проблем, и даже молитва, состоящая из двух слов: "Не спать", монотонно сверлившая мозг, оказалась бесполезной. Подъём солнца, его выход на орбиту и всеобщее просветление, вызванное этим действием, не заинтересовали и прошли мимо, развалившегося в прибрежной глади, уставшего путника. Зато удача, намертво прицепившаяся ко мне ещё вчера днём, так и продолжала шляться рядом. Лишь благодаря ей моим беспомощным, исхудавшим до невозможности телом, испоганившим своим откровенно нудистским видом сине зелёное великолепие, никто так и не заинтересовался.
Правильно оценив сложившуюся ситуацию, я без колебаний, змейкой заполз в заросли и уже оттуда начал внимательно осматривать морскую гладь, попутно ликуя от счастья и наслаждаясь вновь обретённой свободой.
Уже на подходе к знакомому месту я вспомнил один случай из своего далёкого детства, который стал стираться из памяти, но чувства, испытанные тогда, моим неокрепшим организмом, очень явственно всплыли сейчас.
Лет десять мне было тогда. Нет, ошибаюсь одиннадцать. Как раз после дня рождения родители отправили своё непослушное чадо, уже тогда с лёгкостью раздававшее синяки в чужих подворотнях, в лагерь, сразу на две смены. Как они проходили и чем запомнились, про то отдельный разговор, но вот какое чувство было у меня во время встречи с самыми близкими родственниками, после отбытия наказания, я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Радость от возможности снова увидеть родные лица мамы и отца, наверняка, десять раз пожалевших о своём опрометчивом поступке, счастье предстать перед ними повзрослевшим и, как мне тогда думалось, возмужавшим, переполняли меня и стремились выбраться наружу в виде скупых мужских слёз, одиннадцатилетнего мальчика. Разве такое забудешь? Были потом в моей жизни и встречи, и расставания, но таких чувств я больше не испытывал, и мне казалось, что им уже не суждено во мне проснуться. Каково же было моё удивление, когда всё это повторилось вновь, прямо сейчас. Выскакивающее наружу сердце, влажные глаза, улыбка на лице, я в этом твёрдо уверен, мягкая и любящая, точно такая же, как и тогда, во время моей встречи с родителями, на стареньком вокзальном перроне. Кто бы мог подумать, что это со мной проделают старые, линялые штаны, своей синевой обесценившие зелень яркой листвы и поношенная, футболка с длинным рукавом, поменявшая цвет, наверное, от горя из-за долгого расставания с любимым хозяином, с чёрного на бледно серый.
Всем мои вещи находились в целости и сохранности, ни ветер, ни дождь не нанесли им большого ущерба, напротив, если не считать выгоревшей на солнце толстовки и то только с одной стороны, то смотрелись они не хуже новых. Особенно понравились кроссовки, пахнущие свежестью и лесными ароматами, я их даже не стал сразу одевать, положил в пакет и решил, что буду использовать лишь в крайнем случае, когда пойдёт дождь, станет холодно или во время других природных катаклизмов. Запасные взять будет негде, собственно говоря точно также, как и всё остальное. Однако отказать себе в удовольствии сменить кожаную юбку на более привычный для мужчины наряд, не смог.
Перед самым заходом в растительный лабиринт, когда мой внешний вид уже приобрёл былое "величие", надел часы, предварительно выставив на них время по солнцу, засунул в карман, нисколько не отсыревшие спички, заполнил морской водой банку, взял в руки обветрившееся и не много потускневшее копьё, на прощание взглянул на бирюзовую даль моря, и только после этого тронулся в путь. Жаль конечно, что телефон с дуру утопил, можно было бы обменять его на что нибудь полезное у местных дикарей, думаю совсем без встреч с ними моя дальнейшая жизнь не обойдётся. Папуасам нравились стеклянные бусы, а эти чем хуже? Но кто же знал, что здесь всё так запущено? Хотел было задержаться немного и поискать его в воде, но потом передумал, не стоит рисковать. Для всех будет лучше если я, как можно быстрее покину этот берег, да и с питьевой водой, и с питанием чего то надо решать, не до игрушек сейчас. И не факт, что нашёл бы ту, которую сам же и выкинул так давно, что уже начинаю забывать её форму и характеристики.