Попутное поручение
Шрифт:
«А что, если Лидка Ранжилова разболтала про эту деревянную кобылу?» — проносилось у него в голове.
Съёмки шли почти каждый день. Сам Сеня иногда бывал свободен, но Дмитрий Петрович, Игорь и все остальные работали с утра и до вечера… Дмитрий Петрович даже похудел. Не улыбался, а щурился из-под очков, заставляя рабочих и осветителей перетаскивать с места на место декорации и юпитеры. И всё говорил Игорю: «Не то. Нет, не то!» — и в голосе его слышалась досада. Артистами он тоже был недоволен. Даже Лидку Ранжилову останавливал сто раз.
— Проще! Проще! Ты не декламируй, а говори по-человечески!
Но говорить по-человечески было для Лидки, по-видимому, самым трудным.
— Ах, Костя, я не знала,
Дмитрий Петрович махал рукой и кричал:
— Выключить!
Юпитеры гасли. Дмитрий Петрович лез за папиросой и говорил таким спокойным голосом, что всем становилось не по себе:
— Итак… начнём сначала.
Сеня подходил к Лидке. Игорь снова носился со своим аппаратом, выбирая лучший ракурс. Рабочие и осветители не ворчали, что Дмитрий Петрович заставляет их снова и снова передвигать декорации. Задерживались допоздна.
Даже Аглая Борисовна, кончив гримировать актёров, не уходила домой. И, когда Дмитрий Петрович однажды сказал ей: «Что ж вам тут мучиться! Да и дома вас ждут, наверно», ответила: «Ничего, посижу. А вдруг что нужно».
Утром Сеня с огромным трудом заставлял себя подняться с постели, потому что, вернувшись вечером из киностудии, засиживался за уроками. Так иногда хотелось всё бросить, но он представлял себе бледное, с красными веками лицо Дмитрия Петровича и его укоризненный взгляд из-под очков: «Как же это ты, брат? Сам понимаешь, наше дело такое. Держись!»
Однажды к концу дня, когда уже отсняли Лидку и одного толстого артиста с бородой, игравшего врача, Дмитрий Петрович подозвал Сеню и спросил:
— Тебя когда-нибудь обижали?
— Обижали? — Сеня пожал плечами.
— Ну представь себе… тебя обидел, обидел твой лучший друг.
Сеня честно пытался представить. Сперва он задумался: кто же его лучший друг? Гошка Комаровский, который учится с Сеней в одном классе, или Генка Пухов из их дома? Пожалуй, всё-таки Генка. Гошка хоть и весёлый парень, но не так уж Сеня с ним дружит. А Генка, толстогубый, неповоротливый Генка — кого он может обидеть? Просто смешно.
Костя был одинок в своём горе. Он стоял и плакал на пустынной улице посёлка… А Сеня стоял посреди студии под огнём юпитеров и никак не мог заплакать, хотя ему было не менее тяжело, чем тому Косте. Он, наверно, совсем бездарный и совсем не годится в артисты. Дмитрий Петрович ошибся, выбрав его, а не кого-нибудь другого. Будь на месте Сени талантливый артист, Дмитрий Петрович, наверно, не мучился бы так. Он уже выкурил всю пачку папирос. Сто раз по его команде вспыхивали и снова гасли юпитеры. А Сеня, вконец измученный, по-прежнему стоял посреди студии. Он уже не думал об этом Косте и его горе. Он думал о себе, о том, что у него в жизни всё так плохо, так неудачно получается. Вот учил он, учил всё время географию, но его не спрашивали. А когда он один раз, вернувшись поздно из студии, не выучил — просто сил не было, завалился спать, — его, как назло, вызвали, и учительница ругала его и сказала, что это, наверно, успехи в кино вскружили ему голову и он катится по наклонной плоскости. И мама, которая недавно всем знакомым рассказывала, как Сеня снимается в кино и какая у него почти что самая главная роль, теперь кричала: «Думаешь, артистом стал, так и учиться не надо! Моду завёл — по ночам домой являться».
Это, конечно, было несправедливо и очень обидно. Сеня вдруг почувствовал, как у него перехватило горло и на глаза навернулись слёзы. Он вытер глаза рукавом рубахи и даже не обратил внимания на то, что в зале снова вспыхнули юпитеры и Дмитрий Петрович сказал:
—
Они вместе вышли из студии на резкий морозный воздух. Несмотря на поздний час, они не сели в троллейбус, а пошли пешком. Сене уже совсем не хотелось спать. Они с Дмитрием Петровичем шли молча или перебрасывались словами о каких-то пустяках. Дошли до метро. Прощаясь, Дмитрий Петрович протянул Сене руку и вдруг тяжело положил ему обе руки на плечи и ласково сказал:
— …Наше дело такое. В каждое слово нужно вложить сердце! В искусстве без сердца нельзя!.. Наше дело такое, — повторил он не то грустно, не то гордо.
Потом ещё что-то доснимали. Дмитрий Петрович и Игорь просматривали плёнку, спорили. Сенино присутствие уже было не нужно, но он по-прежнему приезжал в студию. Здесь было пусто. Убрали декорации Катиного домика, картина со скалой, свёрнутая трубкой, лежала сбоку у стены. Унесли куда-то мюнхаузенского коня. Наверно, он уже сослужил свою службу и больше никому никогда не понадобится. Даже головастые юпитеры перетащили в соседний павильон, где шли съёмки другой группы. В пустой студии стучали плотники, разбирая последние щиты. Только Аглая Борисовна сидела на своём месте с неизменной папиросой в руке, но гримировала она теперь не Сеню и Лидку, а каких-то других, незнакомых артистов, забегавших к ней из соседних павильонов.
Ребята в школе теперь уже реже интересовались съёмками. И если и расспрашивали, то не Сеню, а Лидку.
Лидка и сообщила всем, что фильм готов и режиссёр обещал показать его в школе.
В этот день в вестибюле совет дружины повесил большой плакат, извещавший о том, что в актовом зале после уроков будет демонстрироваться новый кинофильм.
Сеня вместе с ребятами сидел в набитом битком зале. Долго не могли как следует занавесить окна, чтобы было темно, и старшеклассники взбирались на подоконники и, смеясь и поддерживая друг друга, натягивали поплотней занавеси. Но вот в зале погас свет. Кто-то захлопал в ладоши. По залу пробежал шумок. Наконец всё стихло. Появилась надпись: «Первый дождь». И крупные капли расплылись кругами по лужам. Сеня сидел с ребятами и смотрел на экран. И, хотя он знал, что должно произойти, что скажет Катя, как поступит Костя, он смотрел фильм как что-то новое, незнакомое. Вот замелькали на экране первые кадры. Улицы села, снятые за городом, ребята, бегущие в школу. Вот появилась среди подружек Катя с длинными косами и портфелем в руках. А вот и Костя догнал её и они пошли рядом, отстав от других ребят.
Глядя на экран, Сеня совсем не помнил о том, что он сам снимался в роли Кости. Это был не Сеня, а какой-то другой мальчик. И теперь, когда Сеня смотрел фильм, ему нравился этот простоватый, прямодушный и отважный паренёк. И верилось, что он и в самом деле может залезть на вершину скалы за цветком. Никто из зрителей даже и не подозревал, что это не настоящая скала, а нарисованная на холсте вместе с деревцами и облаками. И даже Сеня теперь не помнил об этом. А когда Костя на своём Буяне поскакал за врачом, все хотели, чтобы он вовремя успел доскакать и чтобы доктор согласился лечить Катиного телёнка, потому что это был не ветеринарный врач, а обыкновенный человеческий доктор и он совсем не обязан был идти в соседнюю деревню лечить телёнка.
Мелькнул кадр — взволнованное лицо мальчика с веснушками — крупным планом. Его лохматая голова, низко склонённая над гривой. А за ним второй кадр — всадник, ловко скачущий на небольшом пегом коньке. И, конечно, никто из зрителей не догадался, что это снимались два человека: ученик их школы Сеня Бармушкин и артист цирка — знаменитый наездник. Все видели одного только паренька Костю и в этот момент все они хотели, чтобы он поскорей доскакал до врача. И даже Сеня не помнил, как он трясся в студии на деревянном мюнхаузенском коне. Он тоже видел перед собой Костю и желал ему удачи.