Попутный ветер
Шрифт:
– Внимательнее, тут много камней, - предупредил заботливо.
– Ещё с десяток шагов и будем на месте.
Вход в пещеру был загромождён сухим валежником. Юноша откинул его и, быстро заглянув внутрь, пропустил вперёд Летту Валенса. За спиной тот час хлынул ливень. Тугие струи били по камням. Но в укрытие не попадали.
Внутри пещеры было темно и сухо. Своды потолка нависали не слишком низко, даже довольно высокий Олаф мог спокойно стоять в полный рост, не говоря уж про девушку. А размеры - даже угадываемые приблизительно - поражали воображение.
– И это все кто-то прогрыз?
– удивлённо вспомнила Летта.
– Да, камнежорка.
– Просто поразительно!
– в голосе не было страха, только восхищение, она ощупала ладонью почти гладкие, будто неумело отшлифованные стены.
– Камнежорки - большие умелицы, - юноша начал собирать у входа ветки, пока не намоченные дождём.
В следующий раз молодые люди заговорили только тогда, когда в пещере уже полыхал костёр, создавая некое подобие уюта, а на чистом полотне лежала собранная в дорогу еда. Они сидели по обе стороны импровизированного стола, словно на обычном пикнике.
– Скажите откровенно, встречающий проводник Олаф, - начала девушка медленно, - вы действительно можете потерять место, отправившись со мной? Или это была просто отговорка?
– Мне нельзя покидать станцию без уважительной на то причины, - честно ответил юноша.
– В данный момент там временный работник. Но если моё отсутствие продлится, на место назначат кого-то другого.
– Значит, утром вы вернётесь, а я продолжу путь, - заключила Летта без обиняков.
От кристально-ледяных ноток её упрямства зачесался нос, и тоненько зазвенело в ушах. Олаф усмехнулся:
– Я лучше постараюсь придумать причину посущественнее. Ешьте, и будем ложиться спать.
Он прекрасно осознавал, что вряд ли сможет теперь оставить её до конца путешествия. Нечего усугублять чувство вины, некогда поселившееся в душе Олафа. Оно не было связано с Леттой Валенса. Оно было родом из детства. Однако порядком мешало жить. Не объяснять же все это девушке. Они только две птицы, случайно соприкоснувшиеся в одном воздушном потоке. Юноша доведёт её до Темьгорода, а потом придумает, как жить дальше.
Закончить ужин молодым людям не довелось. Из глубин пещеры донёсся мощный рык. Затем другой, уже ближе. К ним медленно приближался дикий зверь. Он был голоден, растревожен грозой и неумолим. Прекрасно ориентирующийся в запахах людских эмоций, Олаф был абсолютно по-человечески нечувствителен к ароматам дикой фауны. И мог лишь предполагать, кто готовился сменить их трапезу на свою.
– Отойдите к стене, госпожа, - скомандовал он, привставая.
– И постарайтесь не встречаться с хищником взглядом.
– Кто это?
– Летта осталась на удивление спокойной, и внешне, и внутренне, лишь плотно прижавшись спиной к камням.
– Думаю, недоед, - парень отвечал, без особого разбора бросая в огонь все, что могло гореть.
– Они водятся в этих краях. Обычно в лесу, но этот, видимо, облюбовал пещеру.
Юноша оказался прав. Зверь вышел и замер, напуганный летящими во все стороны искрами. Подслеповато щурясь, глухо зарычал. Гора мускулов и злости, довольно уверенно стоящая на двух задних лапах. Роста он был исполинского, на треть выше Олафа. Шерсть хищника лоснилась, передние лапы были крепко прижаты к бокам, но это не мешало оценить величину двенадцати когтей. Против них был только острый кинжал юноши. Глаза недоеда слезились от дыма, ноздри раздувались, из пасти капала дымящаяся тягучая чёрная слюна.
– Не встречайтесь с ним взглядом, - повторил Олаф, поудобнее перехватывая оружие.
Зверь, постепенно привыкающий к огню, подступил чуть ближе. Пробить толстую шкуру на таком расстоянии ножом было не просто, но подпускать хищника к себе - казалось опасным. Юноша взмолился Жизнеродящей, замахнулся и...
Услышал тонкое пение. Видеть он не мог, но ведь сзади находилась только Летта. Значит, пела она. Особенно выводя высокие звуки и меньше стараясь на низких. Мелодия была приятной на слух. Напоминала перелив ручья в жаркий день, пение птиц, лёгкий ветерок, шелестящий ветвями деревьев где-то в вышине. Слов Олаф не понимал. Это был какой-то совершенно незнакомый язык.
Но недоед, видимо, полностью попал под воздействие песни. Сначала он сел, как уставший после нелёгкого трудового дня человек, привалившись спиной к стене, потом лёг, по-собачьи положив голову на передние лапы, затем прикрыл глаза и захрапел.
– Спит?
– удивился юноша, невольно оглядываясь на Летту, она, встретившись с ним взглядом, кивнула, ни на миг не переставая петь.
Девушка отступила от стены и, лёгкими шагами, миновав Олафа, подошла к зверю. Присела сбоку, запустила руки в густую шерсть. Парень запоздало понял, что Летта полностью обхватила шею недоеда и легла на него, крепко прижавшись всем телом. Время затянулось. Нет, юноше даже не пришло в голову, что она душит чудовище, у неё бы просто не хватило сил на это. Тем более, девушка обнимала хищника почти нежно и все тянула свою песню, тише и тише, прямо в мохнатое ухо. А потом вдруг оборвала мотив на звенящей ноте, и бессильно соскользнув с его спины, отползла в сторону.
– Он заснул?
– боясь признавать очевидное, спросил во второй раз парень.
– Теперь навечно, - подтвердила его худшие подозрения Летта.
Она едва дышала от усталости. Её глаза были прикрыты, и чётко отчерченная синева под глазами выдавала полный упадок сил, на грани болезни. В воздухе разлилась едко-кислая изнеможённость.
Юноша, боясь оторвать взгляд от застывшей в вечном сне груды, нащупал на импровизированном столе флягу с водой и протянул девушке. Летта с благодарностью кивнула и сделала несколько больших глотков. Жизнь медленно возвращалась к ней. Вскоре певунья могла уже сесть, все ещё не выпуская флягу из рук. По подбородку девушки стекала капля воды, глаза были полуприкрыты, но запах изнеможения стал менее резким.
Тогда Олаф решился спросить:
– И что вы пели?
Она призналась нехотя:
– Одну из песен Мракнесущего.
– Я тоже так мог, - молодой человек мотнул головой в сторону безжизненного тела, - впечатлиться?
– Под эту нет, - Летта улыбнулась кончиками губ.
– Но у Мракнесущего много песен, для каждого, кто вышел из чрева Жизнеродящей. На кого-то они навевают лёгкий сон, на кого-то вечный.
Стало понятным, почему девушка оставалась такой спокойной перед лицом опасности. Как подсказывал Олафу опыт, напевы Мракнесущего были известны достаточно ограниченному кругу, их не записывали на нотные станы и не пели в светском обществе. Юноша похолодел от пришедшей в голову мысли. Он сначала вскочил, сделал несколько шагов туда-сюда, словно в глубоком раздумье, а потом опустился перед сидящей девушкой на одно колено и склонил голову. Спросил, не поднимая глаз: