Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
— Молодец, Пауль! Ты очень хороший пилот!
Бергман даже улыбнулся в ответ. А у меня силы окончательно кончились. Всё-таки я земной человек, и первое участие в воздушном бою произвело на меня самое хреновое впечатление. Чуть не обгадился от всех этих кульбитов. Да и от страха тоже… А ещё очень было бы обидно быть сбитым почти на подходе к дому.
Через десять минут увидел наконец знакомую водокачку. Показав пальцем, приказал садиться возле неё. Самолёт ещё подскакивал на кочках, а к нему со всех сторон бежали солдаты, причём какие-то незнакомые. Нас выдернули из тесной кабинки, как репку. В две секунды. Так же быстро повязали, не обращая внимания на мои возмущённые вопли.
— Нет, Петя, сначала к Колычеву. За полчаса со мной ничего не случится.
Когда подкатили, то увидел полковника, стоящего на крыльце. Видно, он был весь в непонятках, гадая, что там на его задний двор приземлилось. Вот кто узнал сразу, невзирая на чужую форму. Успел даже подхватить мою выпадающую из кабины тушку. Стиснул плечи, слегка потряс и, отстранившись, улыбаясь от уха до уха, сказал:
— Живой! Живой чертяка! А я и не сомневался! Ты же везунчик, ты всегда возвращаешься!
А потом неожиданно отвернулся. Ну надо же, какой у нас командир, оказывается, чувствительный! Или это уже старческая сентиментальность? Как будто услышав мои мысли, он опять повернулся и уже твёрдым голосом сказал:
— Сейчас ко мне с докладом, а потом отдыхать.
И только сейчас заметил общий перекос моей фигуры и как я придерживаю бок.
— Ты что — ранен? Санитара!
И подхватив под локоть, опять стал добрым дядюшкой:
— Чего же ты молчал, дубина? Сильно зацепило?
— Да нет, тащ полковник. Просто крови много потерял. А немцы меня уже заштопали, так что сейчас перевязаться да отлежаться, и всё.
— Какие немцы? Когда заштопали? Ты что, бредишь? Санитар бл… — Иван Петрович в раздражении оглянулся: — Где эти помощники смерти?!
Тут подскочившие санитары упаковали меня на носилки и трусцой поскакали к санчасти. Вот, блин, тормоза — даже про машину забыли… Хотя здесь недалеко бежать. Метров семьсот. Полковник рысил рядом, озабоченно поглядывая на мою ухмыляющуюся морду. А вот после того как врачи вдоволь поиздевались надо мной, появился в палате и снова затребовал отчёта. Ну отчёт так отчёт. Только я вначале узнал, как прошёл наш спасательный рейд. Оказывается, всех вытащили. В смысле и детей, и Окунина. Абаев сейчас в госпитале. А вот группа Грома так и сгинула. Но пока надежда есть, что они сумели отбиться от немцев и выйдут к нашим. Узнав, что меня волновало последние дни, начал доклад. Рассказал всё, даже то, что назвал свою фамилию Нахтигаль. Колычев на это обозвал балбесом, но в целом действия одобрил. После чего, приказав отдыхать, ушёл допрашивать немецких лётчиков. Из санчасти я свалил уже на следующее утро. Точнее, меня нагло выкрали Гусев со товарищи. Запугав толстенького капитана — начальника медиков, уволокли чуть ли не вместе с койкой. Их вчера в расположении не было, и вернувшись ночью да узнав о моём возвращении, начали суетиться так, что только прямой приказ полковника их остановил от ночного посещения раненого товарища.
А ещё через три недели все слушали сводки с центрального фронта, где развернулось грандиозное сражение на линии Ромны — Конотоп — Стародуб. Всё-таки я был прав… Прохоровки не было, она осталась у нас в тылу. Но зато была деревня Масловка, возле которой и развернулось самое, наверное, страшное сражение этой войны. Тысячи танков, миллионы солдат сейчас перемалывали друг друга в надежде вырвать победу. Но с каждым днём, с каждой сводкой становилось всё яснее — хана фрицам. Не сдюжили они. И их широко разрекламированные «Тигры», «Пантеры» да «Фердинанды» горели за милую душу сталкиваясь с новыми тридцатьчетвёрками с 85-миллиметровым орудием. А СУшки со своими 100-миллиметровым стали просто королевами поля боя, гоняя бронированных кошек. Правда, и у нас потери были огромными, но сейчас всем ясно, что уничтожить немчуру именно в этой битве — основная задача. И выполнить её надо, не считаясь ни с какими потерями. От такого они не очухаются уже никогда. Останется только гнать их обратно и добивать.
12 июля 1943 года был, наверное, самым поворотным днём в этой войне. В утренней сводке Левитан сначала сказал о переименовании фронтов в зависимости от новых целей, а потом перечислил перешедшие в общее наступление. Западный, Белорусский, 1, 2, 3 и 4-й Украинские фронты. Очередной раз опять срывались с насиженного места. Но вот то, что за последний год, с каждым своим перемещением становились всё ближе и ближе к Берлину, сильно радовало. Поэтому собирались легко и быстро. Во время сборов нас навестил Окунин. Он проводил-таки разведчиков и сапёров по своей тропе. И танки по ней прошли почти без проблем. Только три единицы техники было потеряно, но это больше из-за раздолбайства механиков. Зато укрепрайон был взят быстро и с минимальными потерями. Савелий Игнатьевич зашёл попрощаться. И не просто попрощаться, а продемонстрировать новенький орден Отечественной войны 2-й степени.
— Царские-то награды, за первую войну с германцами, у меня так и сгинули. Ещё в Гражданскую. Но уж этот-то со мной похоронят…
Старик, с заблестевшими глазами, протёр орден рукавом. Хором его начали уверять, что до смерти ему ещё далеко, тем более что он за детей по-прежнему в ответе. Мы уже знали, что командарм Игнатьев договорился с Окуниным, и тот будет жить с Петькой и Таней в Москве, ну, соответственно приглядывая за ними. Савелий Игнатьевич после недолгих колебаний согласился, так что теперь он у нас будет столичным жителем. Отметили и награду, и новый статус. Правда, старик себя контролировал и напиваться не стал, чем вызвал ещё большее уважение присутствующих. А на следующий день мы были уже в пути.
Новое место дислокации было недалеко от станции Новый Буг. Фрицев отсюда выкинули только позавчера, и поэтому мы с интересом осматривали оставшиеся следы их пребывания. Следов было много и в основном нехороших. Особенно раздражал специфический запах немецкого порошка от насекомых, которым провоняло наше новое жилище. Позже Пучков нарыл где-то порнушный журнал и теперь пребывал в приподнятом настроении. Шарафутдинов зацепился языком с сапёрным майором. Сначала они о чём-то спорили, а теперь ушли за околицу — испытывать какое-то новое изобретение Марата. Мы с Гусевым организовали починку слегка разрушенной близким взрывом бани и теперь контролировали процесс. В общем, каждый был при деле. А приехавший к вечеру Колычев разрушил всю идиллию. По своему обыкновению, сначала дал всем нам транды, а потом, остыв, пригласил в дом на совещание. Подождав пока все рассядутся, взял карандаш и, расстелив на столе карту, начал говорить:
— В общем так, товарищи офицеры. Немцы спешно перебрасывают с запада свежие части и командованию необходимо знать, откуда они сняты и главное — куда направляются. Террор-группы уже получили задачу — всеми силами срывать передислокацию войск. Так что от вас не требуется заниматься диверсиями. Для этого есть другие. Сейчас вы будете заниматься своим прямым делом — разведкой. Ну, теперь давайте уточним детали…
И мы склонились над картой…