Попытка возврата. Тетралогия

Конюшевский Владислав Николаевич

И став серьёзным, добавил:

— Запомните, что вам сейчас скажу. Эта война закончится в Берлине. Я это знаю точно. Если вдруг жизнь повернётся так, что вы попадёте к русским, то немедленно требуйте встречи с представителем особого отдела. А ему скажите, что работаете на Лисова, позывной — Колдун. И просите, чтобы связались с ним немедленно.

— А кто это — Лисов?

— Я…

— Это ваш псевдоним?

— Это моя фамилия. Вы вон тоже Нахтигаль, то есть Соловьёва, но я же не считаю это псевдонимом.

Хелен хихикнула, а я взял и поцеловал её. А что? Вот захотелось вдруг. Тем более обстановка романтическая — сверчки чвиркают, ночь весенняя, труп свеженький метрах в тридцати отсюда, в тину погружается. Почему бы не поцеловать красивую девчонку? Она сначала слабо трепыхнулась, а потом затихла. Я, правда, не стал затягивать удовольствие и, с трудом оторвавшись от податливых губ, подмигнул и, повернувшись кругом, быстрым шагом двинул вдоль забора, хоронясь в тени кустов.

* * *

Из городка выбрался нормально, благо патрули так топали по ночным улицам, что звук шагов за два квартала можно было услышать.

Ну и то, что госпиталь на окраине располагался, тоже помогло. А выбравшись, сильно озадачился, как быть дальше. То есть понятно — к своим выбираться. Но это — под сотню километров! Каждого куста опасаясь. И через линию фронта, в одиночку да недолеченным, тоже как-то стремно идти. Даже до заимки Окунина и то было километров сорок, а для разведки того района очень серьёзно готовились. Все пути просчитывая. Может, партизан поискать? Нет, не выйдет. Они же не грибы, чтобы под каждым кустом расти. Да и нет их здесь, насколько я знаю. В лесу же, в своей щегольской форме, буду отсвечивать как прыщ на носу у невесты. Значит, задача первая. Надо найти гражданку. Не в смысле добрую фигуристую бабёнку, которая бы меня приютила (хотя это тоже вариант), а цивильную одежду. И вот тогда, двигаясь в стороне от дорог, попробовать проскочить поближе к передовой и уже на месте разнюхать обстановку. Про то, что можно захватить машину, я и не думал. Это не сорок первый и даже не сорок второй. Сейчас на дорогах совсем глухо. Фельджандармерия работает, как зверь. Даже если и угоню транспорт, то проеду максимум пять километров, после чего благополучно спалюсь. А ещё надо учесть, что тут полицаи слегка пугаными (в связи с приближением фронта) толпами ходят. Да разные ОУНовцы с УПАшниками. Тяжёленько выйдет… Блин! Совсем упустил, что ещё Сулу форсировать придётся… А ведь не май месяц. То есть как раз таки май, но вот вода ещё холодная… Ничего толком не придумав, устав к рассвету как собака, зашёл подальше в лес и завалился отдыхать в каких-то буреломных зарослях. Заодно подкрепился. Ленка сунула в ранец и консервы, и здоровенный шмат сала с хлебом. Но вот ножа не было… Зато было сразу две фляги. Одна с водой, а другая со спиртом. Для начала выпил таблетки и начал задумчиво крутить сало, соображая с какого боку к нему подступиться. Вгрызаться в этот шмат целиком как-то несподручно, но выхода не было. Пока жевал — ругал себя последними словами. Тоже мне разведчик! Увидел бабу и растаял. На хрена, спрашивается, ей свою фамилию сказал? Вполне достаточно было позывного. Вот что значит моё почти полуторамесячное воздержание и её красивые глазки. Воистину язык быстрее мозгов работает… Но потом, вспомнив приятные округлости Нахтигаль, незаметно успокоился и, хряпнув из второй фляги — для сугрева, уснул. Вечером, закинувшись таблетками, снова двинул на восток. Хоть и топал почти всю ночь, но прошёл километров пятнадцать, не больше. Сначала наткнулся на дорогу, и пришлось делать большой крюк. Потом чуть не влетел в здоровенный овраг и не свернул себе шею. Его тоже пришлось обходить. А под утро услышал шум моторов. Но не автомобильных. Самолёты летят. Через пять минут до меня дошло, что они как-то долго летят. Что за фигня? Приставив ладони к ушам, начал крутить головой, пытаясь определить, откуда идёт звук. В лесу это получалось плохо, но вроде направление определил. Слева по ходу движения… Подумал, почесал репу… Любопытство, конечно, и кошку сгубило, но вот посмотреть, что там происходит, надо. Нельзя такие непонятки у себя в тылу оставлять. Шум, конечно, был очень похож на тот, что издают множество самолётов, прогревающих двигатели. Только вот куда они намылились? До рассвета ещё часа полтора. До наших позиций лёту, ну максимум, с полчаса. По темнякам заниматься бомбёжкой — дело неблагодарное. Это если только города бомбить. Тот же Харьков к примеру. Но там уже бомбить нечего — и так одни руины… За этими рассуждениями дошёл до края деревьев. Так и есть — аэродром. Пока пялился — на взлёт пошло очередное звено. Видно было плохо, но на «лаптежников» не похожи. «Дорнье», скорее всего. А ещё через час, когда все самолёты улетели и в рассветной дымке начали проступать силуэты, я с удивлением наблюдал эвакуацию аэродрома. Немцы споро грузили в «Татры» различное барахло. По мере загрузки машины выстраивались в колонну. Последними снялись зенитчики. Пока наблюдал за этой неожиданной сменой дислокации, метрах в ста от меня затарахтел двигатель. Епрст! А это что такое? Уже достаточно различимый в свете поднимающегося солнца возле деревьев стоял маленький самолёт. Как наш кукурузник примерно. Только не с двумя, а с одной парой крыльев. Моноплан однако. «Шторьх» называется. Вспомнив наименование немецкого связного самолёта, я удовлетворённо шмыгнул. А что — всего третий раз вижу это чудо. Говорят, он может в воздухе зависать при хорошем встречном ветре. Или лететь со скоростью 50 км/ч. А может и 150 выдать. Ну точно как наш ПО-2. Только у него кабина закрытая и он трёхместный. Пока разглядывал самолётик, меня посетила мысль. Даже — МЫСЛЬ! Ёлки-палки, или сейчас один раз рискнуть и через полчаса я уже Гусеву «подъём» в ухо орать буду. Или с непредсказуемым результатом попытаться дойти до передка и проскочить через хорошо укреплённую линию фронта. А ведь бок после вчерашней ночёвки опять себя как-то нехорошо ведёт. Пока соображал, ноги сами понесли в обход открытого места к прогревающему двигатель самолёту. Краем глаза увидел, что у меня появились конкуренты. Пока я давал кругаля, к «Шторьху» напрямую подходили две фигуры. Одна худая и длинная, а вторая поменьше и с портфелем. И тут они увидели мою тушку, резво рысящую в их сторону. Длинный очищал палочкой сапоги и не сразу меня разглядел. Зато его напарник уже удивлённо пялился в мою сторону. Паники пока не было — форма делала своё дело. Да и что было паниковать? В трёхстах метрах целая толпа солдат, или уже сидящая в грузовиках, или готовящаяся сесть. А я пока от всех прикрыт корпусом самолёта. Да и туман рассветный сильно помогает. Не дойдя до парочки шагов двадцати,

но уже разглядев знаки различия, достаточно громко, чтобы услышали через шум движка, крикнул:

— Господин полковник, помогите!

Вообще-то, это был подполковник, судя по всему с адъютантом. Но думаю, он не обидится, если незнакомый штурмбанфюрер его с переполоху повысит в звании. Мой панический вид, похоже, произвёл впечатление. Подпол расстегнув кобуру, уже смотрит не на меня, а в лес, откуда я выскочил. Пять шагов, три…

— В чём дело? Что случилось?

М-да… Как бы тебе ответить… В общем-то ничего, только я вас сейчас гасить буду. Вымученно улыбнувшись подполковнику, сказал:

— Спасибо, спасибо…

И ударом в висок убил адъютанта. Он ещё не упал, когда я двинул в челюсть самого подпола. А следующим движением скользнул в открытую дверь к лётчику, который только и успел, что вытаращить глаза. Вот с ним надо понежнее. Поэтому, достав из-за ремня пистолет, который я заранее переложил из кобуры, вмазал ему стволом под нос и рявкнул:

— Взлетай!

Вообще, точка под носом очень болючая, и лётчик на какую-то секунду даже отрубился. Но я его сгрёб за шиворот и, выдернув у него из кобуры оружие, надавил стволом на один глаз, прорычав прямо в испуганно распахнутый другой:

— Взлетай, а то я тебе глаз высосу!

И оскалив зубы, издал громкий шип. Угроза, которую в шутку применял наш повар Степаныч, произвела на фрица мощное впечатление. Малахольный штурмбанфюрер, грозящийся высосать глаз орлу Геринга, — это нечто!

— Ну!

Я надавил стволом ещё сильнее, и летун сломался. Он потянул какой-то рычаг, и двигатель прибавил обороты. Самолёт медленно покатился. Полковник, застрявший в проёме дверцы, начал волочиться следом. Вот гад! Перекинув пистолет в другую руку, рывком втянул бесчувственного подпола внутрь и захлопнул дверь.

— Взлетай!

Я рычал так, что сам себя испугался. Причём рык этот был — больше от боли. От рывка рана на боку опять открылась, и китель стал быстро намокать. Пощупав больное место, перемазал руку в крови. Ну что, продолжим запугивания? Продемонстрировав лётчику кровавую ладонь, демонстративно облизал пальцы. Он не видел, где я её вымазал, и, подумав, что это кровь подполковника, которого я в ближайшие минуты начну жрать прямо в самолёте, аж взвизгнул.

— На дорогу смотри!

Самолёт, набирая скорость, катился как-то косо. А всё из-за того, что наш рулевой, как хамелеон, одним глазом смотрел на мою окровавленную руку, а вторым на пистолет, прижатый к его голове. После моей команды наконец начал смотреть, куда едет, и самолёт, подпрыгнув ещё пару раз, оторвался от земли. Блин! Сидеть друг на друге, было очень неудобно. И пусть третий пассажир, большей частью находится на заднем сиденье, но всё равно было крайне тесно. Перевалив бесчувственное тело назад, сам перелез туда же. Глянув в наклонное окно со своей стороны, обратил внимание, что на аэродроме похищения своего подполковника не заметили. Самолёт и так собирался взлетать, поэтому его отлёт и восприняли как должное. Конечно, когда найдут труп адъютанта, кипеж поднимется, но я буду так далеко, что все эти дела меня будут касаться так же, как и бури на Марсе. «Шторьх» продолжал лететь по прямой, набирая высоту. Куда-то не туда летим… Найдя на приборной доске то, что при некотором размышлении решил принять за компас, скомандовал:

— Курс сто.

Самолётик послушно начал разворачиваться. Ага! Действительно — компас! Как я угадал.

Тут не вовремя замычал подпол. Не глядя, добавил ему на орехи, и худой фриц опять впал в нирвану. Летун при этом только голову в плечи втянул. Так. Похоже, надо его слегка воодушевить. А то он сейчас как зомби — ни одного лишнего движения без приказа хозяина не делает. Нам же ещё передок перелетать. И фиг его знает, как лучше это сделать, чтобы не сшибли. Поэтому достаточно спокойным голосом спросил:

— У тебя семья есть?

Лётчик даже не понял, что это я с ним разговариваю, поэтому, повысив голос, повторил вопрос. Ага, дошло… Воздушный извозчик закивал головой.

— Жена, дети?

— Нет, только мама.

— А невеста есть?

Лётчик, опасливо покосившись на меня, опять кивнул.

— Красивая?

— Да, очень!

Хм… похоже начинает приходить в себя. Ну, теперь надо обговорить условия совместного существования, а то вдруг, от общего отчаяния, он свою стрекозу в землю направит. Хотя на камикадзе и не похож, но мало ли….

— Хочешь её ещё увидеть?

— Да.

— Ну в таком случае слушайся приказов, и я тебе гарантирую жизнь. Тебя как зовут?

— Пауль Бергман.

— Ну вот видишь, как хорошо. Пауль, а у тебя есть карта?

Бергман опять закивал и протянул планшетку. Посмотрев на лист под целлулоидом, я вытащил карту и разложил её. Надо же как! Маршрут, отмеченный на карте, уводил на север. Туда же, куда и танки уходили… То есть, выходит, на центральном направлении что-то серьёзное готовится. Но это — после разберёмся. Хорошо, что на ней, правда, на самом краешке, отмечена железка, что проходит через Славнинск. Если двинуть вдоль железной дороги, то дальше я нашу базу в Рыжах и сам найти смогу. Объяснил свою идею фрицу. Тот врубился сразу, и после моего повторного психотерапевтического сеанса, с гарантией ему в будущем долгой и счастливой жизни, был готов лететь куда прикажут, но уже с подключением собственных мозгов. Линию фронта пролетели без проблем. Потом немного запутались в железнодорожных ветках, потом нас пытались атаковать две пары наших «Яков», идущих в сопровождении возвращающихся со штурмовки «Илов». Вот козлики резвые! Есть у вас приказ — охранять штурмовики — так его и выполняйте! А если сейчас мессеры появятся? Вон, горбатые, уже как далеко ушли! «Яки», очередной раз проскочив мимо почти стоящего на месте «шторьха», наконец занялись своим прямым делом. А я вживую оценил возможности этого самолётика. То он удирал на всех парах, то почти останавливался в воздухе, идя километров шестьдесят, не больше. На истребителях просто прицеливаться не успевали. Сам весь мокрый от пота и от крови, так и текущей из бочины, нашёл в себе силы похлопать лётчика по плечу: