Порфира и олива
Шрифт:
Это было больше, чем он мог вынести. Сжав кулаки, он еще несколько мгновений смотрел на нее, потом повернулся и побрел назад, сгорбившись, словно все его тело налилось свинцовой, гнущей к земле тяжестью.
Он спешил к выходу, увлекая за собой Зефирия.
— Не так быстро, — прохрипел старик. — Моя нога протестует.
Смутившись, Калликст замедлил шаг. И тут голос окликнул его:
— Калликст?
Оба спутника разом обернулись.
Запыхавшись, босиком, их догнала Марсия. На фракийца она смотрела во все глаза, будто на чудесное видение:
— Быть не может, — продолжала она, понижая голос. — Ты лемур [65] ?
— Нет, Марсия, это я самый, я не тень.
Все еще не веря, она приблизилась к нему, медленно потянулась рукой к его лицу. Ее пальцы коснулись его щеки, лба, шеи. Он таким же ласковым жестом дотронулся до ее смоляных волос, его ладони скользнули по ее обнаженным рукам.
— Может быть, лучше бы вам уйти отсюда куда-нибудь подальше, — в замешательстве проворчал Зефирий. — Неизвестно, что могут подумать гости.
65
Так называли души умерших.
И он отступил в темный угол, словно спеша укрыться от взглядов этих двоих.
Снова оказавшись лицом к лицу, они долго смотрели друг на друга, их губы хотели слиться, но что-то похожее на стыдливость удерживало, мешая всецело отдаться взаимному влечению.
Почти неслышно она прошептала:
— Я думала, ты умер... Потерян навеки. Последние вести о тебе мне принес Александрийский епископ Деметрий. Он поведал мне о твоем обращении и рассказал, что послал тебя с поручением к папе. И с тех пор ничего...
— Я был арестован в тот же вечер, когда прибыл в столицу.
— И об этом я проведала. После многонедельных поисков совершенно случайно узнала от Фуска, бывшего городского префекта, что ему пришлось отправить тебя на рудники. Я справлялась, и мне сообщили, что ты там умер.
Калликсту вспомнился злосчастный Базилий, чье место он занял:
— То был не я... другой.
Он примолк, собираясь с мыслями, прежде чем задать вопрос, который жег ему губы:
— Зачем этот брак? Я думал, Эклектус для тебя не более чем друг, брат.
Марсия потупилась:
— У меня не было выбора.
— Не понимаю.
— После смерти Коммода я стала ненавистна всей Империи. Жертвы покойного императора не могли мне простить, что я была любовницей их палача. Сенат злился на меня за то, что я, дочь вольноотпущенника, чуть не стала императрицей. А ведь я всегда отказывалась от титула Августы и от исполнения обряда поддержания священного огня, подобающего одним весталкам. Что до тех, кто сохранил верность Коммоду, они поклялись прикончить меня за ту роль, которую я сыграла в судьбе их любимого властителя. В Риме ходили слухи, да они и поныне не утихли, что я сама убила императора.
— Это правда?
— Нет! Я лишь пыталась сделать это, но все обернулось не так, как мы предполагали.
Он хранил молчание. И тогда она пояснила:
— Я в последний раз отправилась с Коммодом в палестру Палатинского холма. О последнем разе я говорю потому, что он тем временем распорядился перевезти всю свою обстановку в Лудус Магнус. Поупражнявшись, мы, по обыкновению, принимали ванну. Я была голой, но в волосах, стянутых узлом на затылке, припрятала маленький алебастровый флакон с ядом. Рабам было велено принести во фригидарий несколько кубков фалернского, чтобы мы могли утолить жажду. Мне потребовалась тысяча уловок, чтобы изловчиться и опорожнить флакон в один из кубков. Я протянула вино императору. Он взял кубок и осушил его одним глотком. Меня предупредили, что отрава подействует не раньше, чем через несколько часов. Итак, мы покинули фригидарий и направились в массажный зал. Это была ночь сатурналий, и рабов-массажистов, как и всех прочих, на месте не было. Я предложила заменить их. Коммод растянулся на животе, и я принялась умащать маслом его спину. Вскоре, когда мне показалось, что он задремал, он вдруг повернулся, и я увидела лик смерти.
Дойдя до этого мгновения, молодая женщина прервала свой рассказ, чтобы перевести дух, превозмогая сильное волнение.
— Лицо, как из воска. Взгляд мутный, мрачный. В углах губ выступила желтоватая слизь. Он приподнялся и хотел схватить меня за руку. Я успела отшатнуться. Коммод скатился наземь в страшных конвульсиях, его стало рвать огромными пузырями, они вздувались и текли у него изо рта. Это было невыносимо. Я выскочила из залы, помчалась по коридору, натыкаясь на статуи. И тут столкнулась с Наркисом, это он мне помешал бежать дальше. Он был здесь, будто подстерегал это мгновение. Схватил меня в охапку, спрашивает: «Ну? Тебе удалось? Он мертв?» Я, помнится, сумела пролепетать: «Но как... откуда ты узнал?» — «Господин Эклектус рассказал. Он боялся, что у тебя не хватит сил, чтобы пойти до конца. Что случилось?» — «Кажется, он избавился от яда. Его вырвало». Тогда Наркис попросил меня подождать и поспешил в залу, откуда я только что выбежала. Он недолго там пробыл. А когда появился снова, только и сказал, совсем просто: «Мой брат и другие безвестные жертвы отмщены». Понимаешь теперь, почему я согласилась, когда Эклектус предложил мне стать его женой? Таким образом покровительство нового императора косвенно распространится и на меня. Ты понял?
Калликст тихо склонил голову и грустно, с трудом улыбнулся:
— Видно, все и всегда будет нас разлучать...
Она прижалась головой к его плечу, он чувствовал, как молчаливые слезы струятся по ее щекам.
Теперь уже вся окрестность потонула в ночной мгле.
— А ты, — тихо спросила она, — что будет с тобой?
— Мой путь продолжится. В каком-то смысле он был предначертан тобой. Я служитель твоего Бога. Нашего Бога.
— Это невероятно, Калликст, ты — и вдруг христианин!
Скромное покашливанье напомнило им о реальности. Из темноты вновь выступил Зефирий:
— Марсия, боюсь, как бы твой муж не забеспокоился, что тебя долго нет, — с этими словами он ретировался так же проворно, как возник.
— Странно, как повторяются в жизни некоторые сцены, только кое-кто из актеров меняется, — глухо проговорил Калликст.
— О чем ты?
— Несколько лет тому назад в некоем парке император тоже искал, беспокоился, куда ты пропала.
Она разразилась рыданиями, внезапно не выдержав напряжения, нараставшего в ее душе все последние недели:
— Позволь мне прийти к тебе. Завтра. Сегодня вечером. Где ты живешь?
— Нет, Марсия. Слишком рано. Или слишком поздно. Ты замужем. Я — Божий человек. Тайная любовь запретна для нас. Уже то, что я здесь, в каком-то смысле позорно. Так что не надо мешать путям нашей судьбы разойтись. Наша жизнь больше нам не принадлежит.
Он умолк, она отстранилась от него. И пробормотала упавшим голосом:
— Она никогда нам не принадлежала...
Глава LIV