Порфира и олива
Шрифт:
Калликст, хотя эта новость застала его врасплох, парировал с презрением:
— Узнаю тебя. Ты снова, как всегда, все переворачиваешь с ног на голову. Тебе отлично известно, что я в тот вечер только защищался и спасал ту несчастную девочку. Впрочем, если ты действительно считаешь меня преступником, за эти пять лет у тебя было предостаточно времени, чтобы обвинить меня перед судом префекта.
— Как я мог рассчитывать, что судья вынесет приговор сенаторской подстилке?
Калликст окаменел от оскорбления, а сводник разразился грубым хохотом.
Присутствующие собрались было разделить его веселье, но смех тотчас замер у них на губах. Фракиец тыльной стороной ладони изо всех сил ударил Сервилия в висок, тот отлетел назад и рухнул, в последний момент уцепившись за край стойки. Рыча, как дикий зверь, Калликст прыгнул на него, швырнул наземь и, пьянея от бешенства, наступил ногой на лицо обидчика, так надавив подошвой, что черты его смялись, он стал похож на подыхающую жабу. А фракиец еще усилил нажим. Сервилий пытался закричать, но из его горла вырвалось лишь ни с чем не сообразное бульканье. Владелец постоялого двора попробовал вмешаться. Калликст ударом в низ живота сбил его с ног, и он тоже свалился к подножию стойки.
Теперь пальцы Калликста сомкнулись на полной шее Сервилия, и он стал сжимать тиски — медленно, как будто зрелище страданий другого доставляло ему сладострастное упоение.
— Нет, господин! Остановись!
Тоненькие пальцы девушки, той самой, что разделяла с ним ложе, вцепились в его руку.
— Остановись, господин... — молила она. — Если ты его убьешь, всех в этом доме возьмут под стражу как соучастников. Я не хочу умереть на арене!
Калликст бросил на свою жертву взгляд, полный омерзения.
— Везуч ты, приятель... Она только что спасла тебе жизнь.
Выдержав паузу, он добавил:
— Ты не находишь, что такой поступок заслуживает награды?
Сервилий, смертельно напуганный, смог лишь отчаянно потрясти головой в знак согласия.
— Отлично. В таком случае уверен, что ты не откажешься преподнести ей один из твоих прекрасных перстней, чтобы она смогла купить себе свободу. Не так ли, Сервилий?
Подкрепляя речь убедительным жестом, он нажал коленом на грудь своей жертвы. Тот, брызгая красноватой слюной, так как нижняя губа у него была разбита, сумел невнятно промямлить что-то вроде: «Да-да, все, что скажешь...».
Калликст, не мешкая, сорвал с его толстого, как колбаса, пальца один из драгоценных перстней и протянул его девушке.
— Но от свободы мало толку, если она не сможет ею воспользоваться. Так что, с твоего позволения...
И он завладел еще одним перстнем, наставительно предложив девушке:
— Поблагодари господина Сервилия за его щедрость.
Она исполнила это, хоть и не без колебания. Фракиец поднялся. Сводник, обливаясь потом и гримасничая, в свою очередь попытался встать, но Калликст твердой рукой прижал его к полу.
— Погоди! Мне сдается... при том, скольким ты обязан девкам, я полагаю, что ты мог бы проявить себя еще более великодушным!
— Но что... чего ты еще требуешь?
— Всего лишь вот это.
Калликст указал пальцем на витую, тяжелую золотую цепь, висящую у Сервилия на шее.
— Мне представляется как нельзя более естественным, что ты подаришь сию великолепную штуку этой юной особе. Справедливое возмещение за то время, которое она потратила, обогащая вас — тебя и твоих друзей.
Вздох, которым Сервилий ответил на такое предложение, был сродни рыданию. Крупные капли пота сверкали у него на лбу, ползли по вискам. Сломленный, он стащил с себя цепь и протянул девушке, которая жадно ее схватила. Ропот неодобрения пробежал среди присутствующих, но вмешаться никто не осмелился.
— Спасибо, — пробормотала девушка с робкой улыбкой. — Можно мне узнать твое имя, чтобы навечно сохранить его в памяти?
— Калликст.
— А я Элисса.
— Хорошо, Элисса. Теперь тебе пора уносить ноги. Далеко, как можно дальше отсюда, и будь счастлива.
Подождав и уверившись, что она вне опасности, фракиец в свой черед направился к выходу, но прежде чем исчезнуть, бросил насмешливо:
— Доброе дело, Сервилий. То, что ты сделал, весьма похвально. Я уверен, что это лишь первый шаг на пути к примерной жизни, а в случае, если твое добродетельное рвение ослабнет, ты уж не стесняйся, сразу ко мне!
Дома его ожидал Карвилий, повар Аполлония.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он сурово.
— А мне бы поесть. Я голоден.
— Отлично. Напитаем разом и брюхо, и ум. Идем со мной.
Повар повел его в кухонные помещения. Там до поры было безлюдно. Он раскрыл стенной шкаф, достал два круглых хлебца, до краев наполнил металлическую тарелку фасолью, набрав ее черпаком из гигантской кастрюли, и выставил все это на массивный дубовый стол.
— Стаканчик мульсума?
Калликст скорчил гримасу. Вино, подслащенное медом, его отнюдь не прельщало — после давешнего кутежа он только и мечтал, что о чистой воде, о спиртном даже думать было тошно.
— Скажи лучше, о чем ты хотел побеседовать.
— По правде говоря, я всего лишь посредник, — признался Карвилий, наливая себе чашу мульсума. — Это Флавия просила меня поговорить с тобой.
— Флавия? Чего ей надо? По-моему, все уже сказано.
— Прежде всего знай, что она глубоко сожалеет о вашей ссоре и просит извинить ее, если причинила тебе боль.
— И дальше что?
— Ну, она хотела, чтобы я выступил в защиту ее дела.
— Ох уж это ее дело... Но неужели оно и твое тоже? На что это нужно? Пусть девчонка позволяет усыпить ее разум нелепыми сказками, это еще куда ни шло, но ты-то? Ты, Карвилий?
Несмотря на его отказ, повар и ему нацедил чашу медового вина.
— Малыш, ты что-то, по-моему, слишком издерган. Выпей-ка. Может быть, это усмирит твое раздражение. Что до «девчонки», позволь тебя уверить, что она повзрослее кое-кого из нас. Да не о том речь. Если я правильно тебя понял, сам ты не желаешь отступать от учения Орфея, однако требуешь, чтобы мы с Флавией отреклись от своей веры?