Порно
Шрифт:
Мы с Мартином партнеры в клубе, мы с ним похожи во многом, но разница в том, что я никогда не был и не мог быть таким непостоянным, как он. Когда у меня появлялась девушка, я твердо верил, что надо быть с ней до конца. Надо терпеть до конца, даже когда уже не было ничего, из-за чего ее стоило бы терпеть. Но он хочет мне добра, и я даю ему проявить себя в качестве доброго друга — то есть слегонца потерзать мне уши, — а потом возвращаюсь в зал.
Ищу глазами Катрин. Почему-то смотрю наверх, и диджей, парень из Эдинбурга, на краткий миг ловит мой взгляд, и мы обмениваемся улыбками, как старые
14. Афера № 18737
Все эти люди, которым нет места в новом Лейте, вот они, все здесь — в мой первый день у руля. Толпа старых грязных вонючек, и эти мелкие клетчатые уродцы с перстнями на каждом, блядь, пальце, любители техно и хип-хопа. Один из этих толстощеких щенков даже называет меня Психом! Ну ладно, нахальные вы мудаки, хрен с вами, одни только наркотики, которые будут тут продаваться, принесут Саймону Уильямсону полное одобрение общественности. Особенно в свете того, что вчера мне повезло пересечься с одним старым партнером по кличке Искатель, и теперь мои карманы набиты колесами и пакетиками с цзыном.
И старой Мораг придется уйти; Мораг — это такая толстая тетка с формами, полностью соответствующими давно устаревшим понятиям о здоровье нации, слишком уж старолейтская для того типа заведения, который собирается организовать тут молодой Уильямсон. На мой взгляд, Мо какая-то уж слишком семидесятница. Сейчас она обслуживает одного из этих мелких придурков, ну, или пытается обслужить.
— Ч-ч-чет-т-тыре к-к-кружки л-л-л… — говорит пацан под смешки своих приятелей, его лицо искажается, изображая жертву удара, а Мораг стоит с открытым ртом в явном замешательстве.
Да, надо тут вес менять. Алекс МакЛейш?
Ну, я думаю, это правильно, Саймон. Когда я приехал сюда, в клубе был полный бардак. Я сразу увидел, что дело стоящее, то есть в потенциале, но сперва надо расчистить место от, скажем так, омертвевшей древесины, а потом уже можно и об инвестициях подумать.
Уже в процессе, Алекс.
Мораг заведует закупкой продуктов. Мы здесь готовим еду, обед из трех блюд, для пенсионеров — по 99 пенсов с рыла. Меня это совсем не устраивает, поскольку прибыли с этого — ноль. Если бы я хотел заниматься благотворительностью вообще и общественным питанием в частности, я бы вложился в передвижные лотки. А эти комплексные обеды пиздец какие дешевые: выходит, я здорово помогаю этим старым паразитам, благодаря мне они еще живы.
Какой-то старый медведь подваливает ко мне, глаза — злющие-злющие, и сам такой бойкий для столетнего старикана. От мудака так несет мочой, что можно подумать, что он только вернулся со съемок порнушки со всякими уринальными извращениями. Или у них в этом их центре досуга, куда они ходят, есть свой бассейн, и они там и ссут, где купаются?
— Рыба или пастуший пирог, рыба или пастуший пирог… — скрипит он, — рыба в тесте сегодня? Отбитая?
— Не-а, чего ее бить-то? Я просто ей дал разок по морде и велел вести себя прилично, — говорю я с саркастической улыбкой и подмигиваю.
Мои попытки сыграть роль этакого добродушного шутника-хозяина заранее обречены на провал в этом блядском унылом пристанище для протухших старых неудачников. Он таращится на меня, его лицо старого скотч-терьера все воинственно сморщено:
— В сухарях или в тесте?
— В тесте, — информирую я беспокойного старого члена в отставке.
— Я больше люблю в сухарях, — продолжает он, его надутая рожа кривится, и он кивает куда-то в угол. — И Тэм, и Алек, и Мэйбсл, и Джинти то же самое скажут, верно? — кричит он через зал, и компания старых кретинов согласно кивает.
— Я нижайше извиняюсь, — говорю я, стараясь сохранить хотя бы видимость добродушия.
— А тесто, оно хрустит? Я в том смысле, что оно ведь не мягкое, как иногда бывает?
Вот старый мудак.
— Хрустящее, как новая банкнота в двадцать фунтов, — говорю я ему.
— Ну, с тех пор прошло много времени, когда у меня была новая банкнота в двадцать фунтов, — тянет старый мошенник. — А горох молодой или протертый?
— Никакого гороха, если это не молодой горошек! — вопит из угла Мэйбел, эта жертва феминизма.
Капитанской женой была Мэйбел… и любила она это дело… в отсутствие мужа, после сытного ужина, всю команду обслуживала… тру-ля-ля.
Протертый или молодой. Кажется, меня превращают в шута горохового, прошу прощения за каламбур. Если бы меня сейчас видел Мэт Колвил, то есть в таком унизительном положении, мне пришлось бы потом раз пять трахнуть его жену, чтобы смыть оскорбление. Горячая новость дня. Протертый или молодой. Я не знаю. Мне плевать. Хочется крикнуть в ответ:
— Шел бы ты, дед, отсюда, а то мочой от тебя несет, все заведение мне провоняешь.
Я оборачиваюсь к Мораг Противной и показываю ей жестом, мол, разберись тут с дедулькой. У бара уже собирается очередь. Блядь. Знакомые все лица. Вот он, стоит, весь дрожит и трясется, и я решительно протираю стаканы, стараясь не встречаться с ним взглядом, но он таращится на меня, и его глаза — словно яркие лампы, что просвечивают меня насквозь. Теперь я знаю, что чувствуют девушки, когда говорят «он раздевает меня глазами», потому что теперь могу сам со всей ответственностью заявить: «взглядом он проверяет мой банковский счет».
В конце концов я же не могу на него не смотреть.
— Урод, — улыбаюсь я. — Давненько не виделись. Сколько лет, сколько зим. Как жизнь?
— Ничего, да… все в порядке, — бормочет он. Мистер Мерфи — это более мудрая и истощенная версия того человека, каким я его помню, если такое вообще возможно. На самом деле он выглядит как недавно переболевший бродячий кот, тощий и весь ободранный, которого городская лисица вытащила на свет из его убежища на заднем дворе. Взгляд у него совершенно мутный, как это бывает, когда человек принимает одновременно и стимулянты, и депрессанты, для различных долей головного мозга, чтобы когда-нибудь в перспективе снова прийти к единому мнению насчет объективной реальности, данной ему в ощущения, например, по вопросу о том, сколько сейчас времени. Это не человек, а ходячий пиздец, протухшая оболочка человеческого существа, вечно под наркотой, вечно в походах из одного грязного паба в другой, в такой же притон разврата и разложения, в поисках следующей дозы.