Порочная игрушка
Шрифт:
Я прекрасно это помню. Мама вытащила нас из его роскошной квартиры. Не прошло и получаса, как он ушел на встречу. Она сказала, что Ричард заслуживает лучшего, чем она. Мне было грустно оставлять его и его теплый дом, но в глубине души я был рад, что мама не считает, что я заслужил больше, чем она.
У меня вырывается сдавленный всхлип, и я хватаю ртом воздух, пытаясь сделать следующий вдох. Не могу это сделать. Не могу сделать это без нее.
— Мистер Кеннеди…
На
— Зови меня Ричард. Где ты?
— В квартире в китайском квартале. Они оба… — Я не могу сказать это.
— Черт!
Мы оба молчим, но я слышу, как он крушит вещи вокруг себя. Мы пытаемся скрыть друг от друга слезы. Наконец, через несколько минут, он вновь говорит:
— Бракс, я еду за тобой. Сяду на самолет из Лос-Анджелеса сегодня же, и буду там к утру. Ты можешь оставаться на месте? Можешь подождать меня, сынок?
Моя душа радуется, услышав его уверения, что он идет за мной. Я чувствую себя настолько потерянным, и самой мысли о том, что он найдет меня, достаточно, чтобы продолжать жить.
— Да, я могу.
Он просит адрес, я нахожу его на одном из конвертов и диктую ему.
— Ричард, — спрашиваю я, — вы можете поторопиться? Тут нет еды, и я голоден.
Его голос полон эмоций, когда он говорит:
— Запомни мои слова, сын. Пока я жив, ты никогда больше не будешь голодать. Теперь ты — мой мальчик.
Не хочу вешать трубку, его голос успокаивающий и сильный. Хочу зацепиться за него и никогда не отпускать. Я никогда не знал своего «сукиного сына» — отца. Так его называла мама. Но за четырнадцать лет моей жизни, Ричард стал для меня самым близким человеком. Даже тот старик в приюте, что учил меня читать, когда я был младше, не заполнил эту нишу.
— Мне нужно купить билет, — расстроено говорит он, его слова отражают мое настроение.
Я киваю, но слезы катятся, потому что я не хочу, чтобы он заканчивал разговор, но хочу, чтобы он пришел ко мне. Скольжу взглядом по маме и ее клиенту — они лежат в постели. Их тела уже были холодными и твердыми, когда я прикоснулся к ним. Причины их смерти валялись вокруг: иглы, пакетики с наркотиками и грязные ложки.
Моя мама была очень больна.
Но теперь она не больна.
— Почему она оставила меня?
Ричард вздыхает, но его голос тверд:
— Брэкстон, она не могла помочь себе. Твоя мама оказалась на ложном пути и никак не могла найти путь обратно. Такие люди, как твоя мать, заслуживают больше, чем та плата, за которую они продают себя. Иногда они нуждаются в ком-то сильном и способном показать им другой путь. Теперь твоя мать свободна от своей болезни и наркотиков. Однажды ты увидишь ее снова, сын — в другой жизни, где она опрятная и здоровая. И не мучай себя вопросом, любила ли она тебя. Потому что, несмотря на ваше положение и ваши проблемы, кое-что всегда было неизменно. Ее любовь к тебе.
Его слова успокаивают меня, и я становлюсь на колени рядом с ее телом. Оставляю поцелуй на ее холодной коже и сглатываю слезы.
— Я не хочу быть один.
— Брэкстон Кеннеди, — говорит он авторитетным голосом. Я вздрагиваю, услышав свое имя с его фамилией. Мама сказала, что у нас нет фамилии. Фамилии нужны, когда ты принадлежишь кому-то, кто заботится о тебе, а мы заботились о себе сами. — Ты никогда не будешь одинок. Даю слово, сынок.
После разговора с Ричардом, я нахожу одеяло и накрываю им свою голую маму. Забравшись под него рядом с ней, я обнимаю ее застывшее тело и целую ее в лоб.
— Мама, — шепчу я, — теперь Ричард будет заботиться обо мне. Тебе не придется снова работать.
— Брэкстон, поговори со мной.
Всхлипы вытаскивают меня из воспоминаний, и я рад увидеть Банни. Вот только она тоже плачет. И не просто плачет, а рыдает. Я мгновенно осматриваюсь.
Ее ноги обернуты вокруг моей талии, а ладони покоятся на моих щеках. Я по яйца глубоко в ней и не помню, как оказался там. Ожидаю увидеть страх в ее глазах. Ненависть. Что-то кроме слез, которые крадут мою душу прямо из моего чертового тела.
— Джессика, — рычу я и пытаюсь выйти из нее, — Господи, что за хрень?
Она поднимает голову и успокаивающе целует мои губы. Всем телом извивается подо мной, настоятельно призывая продолжить. Мое сердце замирает, и мир на мгновение останавливается.
С ней.
Только с ней.
Целую ее так, чтобы она поняла, как необходима мне. С каждым толчком в ее тугой жар, я позволяю ей владеть мной так, как никто никогда не мог.
— Ш-ш-ш, — бормочет она мне в рот, — теперь у меня есть ты.
От этих слов я хочу ее еще больше. Слов, которые я сказал ей несколько недель назад в кабинете, когда показал свою самую жестокую сторону. Когда ее мышцы напрягаются вокруг моего члена, я кончаю. Не уверен, что она кончила, потому что я потерялся в ней — в ее запахе, вкусе, голосе, во всей ней. Джесс кажется абсолютно довольной, поглаживая мою спину и целуя так, будто ее губы имеют силу исцелять.