Порочная луна
Шрифт:
Я убивал раньше. Через некоторое время ты теряешь чувствительность к этому, и отнятие жизни становится почти транзакцией. Я или они. Я каждый раз выбираю себя и не теряю сон из-за этого решения. С другой стороны, каждое убийство на моем счету до сих пор было убийством врага. Мне никогда не приходилось сомневаться, было ли правильным решением покончить с ними; Я просто нажал на гребаный курок.
Хотя ситуация прошлой ночью была другой, мыслительный процесс был таким же. Не имело значения, что Гриффин и Адамс также были охотниками в Гильдии. Не имело значения, что технически мы были на одной стороне. В тот момент они
Однако сейчас я определенно дважды обдумываю свои действия, потому что кто-то должен ответить за то, что я сделал. Мой отец захочет объяснений, а я понятия не имею, что я собираюсь ему сказать. Убивать их ради защиты заключенной — предательство. Убивать их за неповиновение приказам — грубая чрезмерная реакция. Я, вероятно, мог бы избавить себя от множества неприятностей, если бы просто направил пистолет на себя и произвел третий выстрел, но тогда кто защитил бы ее?
Я неуверенно открываю глаза, мое ноющее тело протестует, когда я переношу свой вес, чтобы сесть, прислонившись к решетке камеры. У меня болит поясница и затекла задница. Бетонный пол, вероятно, наименее удобное место для сна, но я не мыслил рационально, когда принимал решение разбить здесь лагерь на ночь. Я не мог уйти. Тот же инстинкт, который предупредил меня, что она в опасности, заставил меня остаться и попытаться как-то исправить ситуацию, и хотя я не знаю ни чего о том, как утешить кого-то, я вспомнил, как простое присутствие после ее панической атаки в душе, казалось, помогло.
Я не уверен, сработало ли это на этот раз, но когда я обхватываю шею руками, чтобы убрать изгибы, и смотрю рядом с собой, она все еще там, по другую сторону решетки. Она тоже проснулась и не сдвинулась с того места, где я видел ее в последний раз. Она просто смотрит в мою сторону, пристальным взглядом своих глаз цвета виски изучает меня, как будто пытается сложить кусочки головоломки вместе.
Может быть, она пытается объяснить, почему я сделал то, что сделал прошлой ночью. Черт возьми, нас таких двое. Последние десять лет я охотился на таких, как она, твердо веря, что вношу свой вклад в избавление мира от монстров. Судя по всему, такова эта девушка. Она оборотень. Бесчеловечный зверь; каприз природы. Я не должен видеть в ней личность или заботиться о том, каким злоупотреблениям она подвергается, и все же я здесь, просыпаюсь с кровью моих коллег на руках, пролитой во имя нее.
Эйвери.
Имя уникально красиво, совсем как она, и эхом отдается в моей голове с тех пор, как она его произнесла. Так или иначе, я уже знаю, что это имя станет моим гребаным падением.
Я с ворчанием поднимаюсь с пола, поджимая под себя ноги и разминая ноющие конечности. Мне нужно найти рубашку, затем придумать, как поговорить с отцом о том, что произошло прошлой ночью. Казнь двух солдат — это не то, что я могу просто замять. Он захочет получить ответы, и я должен быть готов объяснить, почему я это сделал, не ставя под сомнение свою собственную лояльность.
Я в полной заднице.
— Куда ты идешь? — спрашивает Эйвери, когда я поворачиваюсь, чтобы направиться к лестнице.
— Убирать твой беспорядок, — ворчу я, отказываясь оглядываться.
Мне вообще не следовало просить быть ее куратором — с самого первого дня это не приносило мне ничего, кроме горя. Знакомство с моей пленницей только исказило мое самоощущение и заставило меня усомниться в организации, которую я помогал
Я ставлю одну ногу перед другой, холодная отрешенность охватывает меня, когда я выполняю все действия по вводу кода на верхней площадке лестницы и выходу из подвала. Я возвращаюсь в свою комнату, прячу пистолет и надеваю чистую футболку. Затем направляюсь на кухню, зная, что именно там я, скорее всего, найду своего отца. Он человек привычки и всегда начинает свой день с кофе.
Как и ожидалось, я нахожу его слоняющимся возле автомата, потягивающим из дымящейся кружки, когда вхожу.
— Доброе утро, — приветствует он, вздергивая подбородок.
— Доброе утро, — бормочу я в ответ, проходя мимо него, чтобы взять свою чашку из шкафчика.
Я наполняю ее и делаю несколько глотков, затем поворачиваюсь лицом к своему старику, готовый сорвать метафорический пластырь.
— Вчера вечером у меня возникла проблема с Гриффом и Адамсом, — говорю я вежливо, как будто речь идет о чем-то столь же безобидном, как погода. — Застал их внизу с заключенной.
— И где они сейчас? — спрашивает папа.
— Мертвы.
Его брови взлетают вверх, хотя его невозмутимое самообладание остается неизменным. Он делает еще глоток из своей кружки, как будто делает паузу, чтобы собраться с мыслями, затем делает большой глоток, слизывая остатки с губ.
— Что случилось?
Это та часть, где я мог бы признаться; сказать ему, что я позволил нашей заключенной манипулировать мной до такой степени, что убил ради нее. Он был бы разочарован во мне, но уважал бы мою честность. В конце концов, мы бы справились с этим, после того как он придумал креативный способ напомнить мне, кому я предан.
Проблема в том, что я знаю, как думает мой отец, и поэтому точно знаю, как подействует это напоминание. Он пошлет меня вниз, чтобы я всадил ей пулю в голову.
Мысль об этом не должна пугать меня так сильно, как сейчас. Как только мы привезли ее сюда, я понял, что она не выберется отсюда живой. Затягивание ее заключения не изменит неизбежного результата, и, став ее куратором, я прекрасно понимал, что также соглашаюсь стать ее палачом, когда придет время. Я думал, что смогу это переварить. Я подумал, что было бы приятно отомстить за смерть Бена, совершив ее убийство. Я никогда так чертовски не ошибался.
Ей следовало сбежать, пока у нее была возможность прошлой ночью. Поскольку я спал на полу возле ее камеры, ей было бы легко просунуть руку через решетку и достать ключи из моего кармана. Черт возьми, она могла бы обвить своими хорошенькими ручонками мою шею и попытаться задушить меня до смерти. Бог свидетель, я это заслужил. Однако она этого не сделала, и я не собираюсь затягивать петлю на ее шее сейчас, раскрывая правду. Я не могу.
— Они пытались освободить ее, — говорю я, удивляясь тому, как легко ложь слетает с моего языка. — Она каким-то образом добралась до них, убедила их отпустить ее. Столкнувшись с ними, они попытались убежать, поэтому я уложил их.
Папа медленно кивает, переваривая мои слова.
— Это было разумно? — спрашивает он устрашающе спокойным голосом. — Наши цифры и так невелики.
— Ты бы предпочел иметь нескольких хороших людей, которым ты можешь доверять, или целую армию с сомнительной лояльностью? — спрашиваю я, повторяя фразу, которую слышал от него бесчисленное количество раз.