Порочное создание
Шрифт:
Развернулась к родителю и в удивлении оглядела палату, рассчитанную на три персоны. Повезло, что свидетелей воссоединения семейства Стаффорд не было, и одновременно чувствовала невезение момента — оставаться с отцом наедине не лучшая перспектива.
— Я ждал тебя.
Голос вызвал мелкую дрожь по телу, заставляя вспомнить, почему я так сильно оттягивала телефонные разговоры с отцом. Всего лишь голос, принадлежащий полулежащему мужчине, явно прибывающего не в лучшем состоянии, а я уже ощущала болезненные импульсы подрагивающих коленок.
— Как только узнала — сразу приехала
— Очень рад видеть тебя, — продолжал удивлять отец, во взгляде и голосе которого не прослеживалось былой грубости и едкости. — Как ты живёшь, Никки?
— Я? Э-м-м, я хорошо. Хорошо живу! — сбивчиво пробормотала и заёрзала на месте, чувствуя себя под прицелами скрытых камер. Что с этим мужчиной не так? Где властное, жёсткое и подавляющее отношение к нерадивой дочери, к бестолочи и к непроходимой дуре? С трудом верилось, что пережитое потрясение могло кардинально повлиять на составляющую моего отца. Или могло?
— Я всегда знал, что ты у меня не пропадёшь! — улыбнулся, похлопал тёплой ладонью по моей руке и неожиданно потянул на себя, позволяя прижаться к груди и ощутить ответные объятья. Чёрт подери! Уткнулась носом в ключицу и успокоилась размеренным сердцебиением отеческого сердца. Бедное сердце, пережившее серьёзную встряску и чуть не лишившее меня внезапного порыва нежности. Замерла, ощущая поглаживания на спине и крупную слезу, сорвавшуюся с моих ресниц.
— Мой бойкий солдатик! Ты мой первенец: три килограмма и 19 дюймов! Красивая девочка с причудливо вздёрнутым носиком.
Тихонько рассмеялась и подняла покрасневший взгляд на отца, чувствуя его легкий щелчок пальцев по «знаменитому» носу.
— Кто же знал, что из румяной, такой безобидной крошки вырастит предательница собственного отца?
Смахнула со щёк мокрые капли и в непонимании уставилась на улыбающегося мужчину. Слишком была одурманена проявленной нежностью, что не сразу уловила смысл произнесённого обвинения.
— Что?
— Я ужасный отец, Никки, раз не предотвратил превращение дочери в грязную шлюху.
Попыталась вырваться из «объятий», но безуспешно — отец стальной хваткой сжал мои руки, заставляя кожу покраснеть от натиска захвата.
— Думаешь, не знаю, перед кем ты ноги раздвигаешь?
— Отпусти! — процедила сквозь зубы и вскочила с кровати, заставляя мужчину разжать пальцы, напоследок оставив болезненные полосы на предплечье. — Не понимаю, о чём ты!
— Этот чёрт лишил меня всего, а ты ему аттракцион устраиваешь! Шлюха! Вся в мать! Передай курице, что я знаю о её похождениях!
Мозгом понимала, что надо уходить, но на деле стояла у двери и во все глаза смотрела на брызжущего ядом отца. На этот раз он был особо жесток: позволил узнать, какого это — быть согретой в отеческих объятьях, и тут же оглушил реальностью бытия, не давая прийти в себя.
— Мне
Выбежала из палаты и громко хлопнула дверью, прижимаясь к ней спиной на случай, если отцу вздумается рвануть за мной следом. Сердце колотилось в бешеном ритме, вызывая колющие потуги в боку и заставляя согнуться пополам. Я будто пробежала километр на максимум своих возможностей, и теперь с трудом могла отдышаться.
— Подонок опять разбушевался, — услышала голос матери и с громким стоном закрыла уши ладонями. Заткнись! Увидела перед глазами протянутую влажную салфетку, и это стало последней каплей. Вырвала несчастную салфетку и отбросила в сторону, выпрямляясь во весь рост. Почему женщина улыбается? Ей, чёрт подери, смешно? На мой гневный взгляд лишь развела руками:
— О-х-х, Никки, чего ты плачешь? Будто не знаешь своего отца!
— У меня нет отца… — прошептала, но женщина, конечно же, не потрудилась прислушаться:
— В следующий раз не коплюсь на драму! Приеду к этому уроду и тебе сообщу, только убедившись, что он наверняка…
— Замолчи! — вскричала, не желая выслушивать очередную грязь. — Никогда мне больше не звони, поняла? Забудь, что у тебя есть дочь!
Женщина показано схватилась за сердце и поднялась с дивана, но не позволила ей прикоснуться ко мне — стремительно отступала к лестничному пролёту:
— Нет у тебя дочери, поняла? Я сдохла! Радуйтесь!
Забежала в женскую комнату и растолкала недовольную очередь, пробираясь к умывальнику. Томас не должен был увидеть мою слабость. Я, чёрт дери, не должна видеть свою слабость, но неотрывно прожигала взглядом отражение в зеркале.
Мать, отец, брат сделали всё возможное, чтобы уйти из моей жизни и не оставить ни единого шанса на возвращение. Что же, это их выбор, а я никого удерживать не собиралась.
Промыла лицо холодной водой, и запоздало вспомнила о туши, которая растеклась под глазами и по щекам. Всё-таки мать в одном была права — я себя запустила. Мои смольные волосы, славившиеся шелковистым блеском, напоминали ветхую солому, форма бровей расплылась, морщинки на переносице от приевшегося хмурого вида углубились, а губы напоминали потрескавшуюся шпаклёвку.
Закрыла глаза и сделала глубокий вдох-выдох, прежде чем достать из сумки бальзам для изгрызенных губ. Один слой, затем второй, третий, и в какой-то момент я настолько сильно возненавидела собственное отражение, что бросила в него бесполезный бальзам.
— Девушка, вы в своём уме? — охнула женщина, подпрыгнувши на месте от внезапного треска стекла. До беления костяшек сжала пальцами края раковины и попыталась успокоиться, абстрагируясь от активных шепотков за спиной.
— Чёртовы курицы! — не выдержала гнетущего внимания и направилась к двери, намеренно задевая плечом презрительно косившихся женщин. — Развели курятник!