Порочные сверхурочные
Шрифт:
Настолько, что Соколову, кончившему в презервативе прямо в попку, удается разрядить взведенную бомбу в моем лице, парой нажатий на горошину клитора, превратившуюся в оголенный комок нервов.
— А теперь спать, Маш, — слышу я, проваливаясь в беспамятство. — Ненасытная ты какая.
Ноу комментс.
Отстаивать сейчас свою репутацию я не готова. Сил нет, да и свидание на самом деле прошло «романтично».
Я просто выключаюсь, успев загадать напоследок проспать хотя бы пять часов и проснуться без члена в каком-нибудь
А проснувшись, я осознаю все последствия «романтики».
Глаза я открываю, когда за окном во всю светит летнее солнце. Поднявшая меня нужда гонит в туалет.
Ну как «гонит»? Пошатываясь и морщась, я бреду по стеночке.
Блин, босс обещания выполняет, я реально еле иду. Его «ходить не сможешь» реализовано.
А в туалете выясняются и другие пикантные моменты. Попка ноет, щелка горит. Меня будто туда пчелы всю ночь кусали. Бедная моя Изольда…
После секса с бывшим таких ощущений не было.
Да чего уж там. Там и во время секса разница феноменальная…
А это, видимо, расплата.
Почему в эротических романах про такое не пишут? Я б, может, была готова…
В зеркало смотреть вообще страшно.
Никто не сушил вчера мои волосы после душа, ну и результат в отражении соответствующий. Губы распухшие, под глазами круги.
Если прикрыть засосы на груди, я — наглядный пример того, что переработка — это плохо.
Зато сколько материала насобирала. И все за один день. Можно прямо сборник выпускать. А то и диссер защитить.
Тут же в ванной обнаруживается мое платье, пережившее вчера нелегкие времена. Натянув на себя красную тряпку, я так же по стеночке выползаю из ванной и встречаю за дверью заспанного и лохматого Соколова, подпирающего косяк.
— Корниенко, ты прирожденная обломщица, — сварливо обвиняет меня он.
— Что не так? — жалобно спрашиваю я, предчувствуя какие-то санкции.
— Ты куда намылилась?
— Домой. Но сначала я бы попила кофе… — робко прошу я.
— Сбегаешь? — прищуривает Дима.
— Ну так… Мне правда домой нужно.
Компресс поставить на перетрудившиеся места. И в кучку мысли собрать.
Потому что думать, когда Соколов рядом, все сложнее. Феромоны он, что ли, излучает. Или что-то другое.
Сейчас я никакого секса не хочу. Сыта по самую маковку.
Зато хочется прижаться к нему и лапать эти волшебные мускулы, тереться о жесткую щетину и трогать его волосы.
А он мой босс.
А я тряпка.
Посверлив меня взглядом, ДК идет на кухню, а я плетусь за ним, гипнотизируя взглядом идеальную трапецию, бережно пакуя этот образ в дальний уголок памяти.
Сонный Дима выглядит по-домашнему. Варит мне кофе, делает яичницу, добавляя мне комплексов. У меня вот не так вкусно никогда выходит. То помидоры почернеют, то соль на зубах скрипит.
И утром я не выгляжу, как модель.
Гадство.
Настроение
Когда из вредности выпив весь кофе и сожрав яичницу, я топаю в прихожую, Соколов пытается меня остановить:
— Подожди, я тебя отвезу…
— Не надо, — психую я, воюя за свои трусики, свисающие со слишком высокой для меня вешалки. — Я такси вызову…
Босс никак мне в моих потугах не помогает.
И в итоге я дергаю так сильно, что шарик, навинченный на острие крючка срывается снарядом. Трусишки, выступившие в качестве пращи, метко отправляют тяжелую металлическую фиговину прямо Соколову в лоб.
Глава девятнадцатая
Твою ж мать!
Сидя на заднем сидении такси, я вцепляюсь себе в волосы.
Так эффектно закончить несколько часов разнузданного секса могу только я.
И я явно останусь незабываемой в памяти босса.
Как глаз-то не выбила.
Зато белье при мне.
Правда, в сумочке. Не до надевания мне было, у меня чуть инфаркт не случился.
— Ты еще и членовредительница, — шипит Соколов, отнимая руку от лица, демонстрируя высокую культуру и самообладание, он даже не матерится.
А я бледнею.
Я, что, и ТУДА попала?
Но остальные шарики вроде на месте…
Кошусь сначала на шарики босса, потом на шарики не вешалке.
Точно все.
Но потом до меня доходит, что Дима просто обзывается.
Не гад ли?
Это ему Вселенная отомстила за мое совращение.
Вселенная, кстати, мстит со смаком и неотвратимо. Шишка на лбу ДК начинает наливаться на глазах. Так что ледяной компресс, о котором мечтали мои отдельные зоны, достается Соколову.
Когда становится понятно, что непоправимого ущерба не нанесено, меня чутка перестает колбасить, и я огрызаюсь:
— Я не членовредительница, зато ты — дуб твердолобый, — и тут же спохватываюсь. — Не тошнит? Видишь меня хорошо?
— Еще как, — и начинает ржать. — Получить сотряс трусами — это было бы слишком… Об этом я в мемуарах не напишу…
— Не трусами, а фиговиной, — надуваюсь я. Можно подумать, я чугунные труселя ношу.
В общем, становится очевидно, что голова у Димы еще будет болеть, и я таки уезжаю на такси.