Порочный ангел
Шрифт:
— Это генерал Уокер. Он устраивает обед и велел полковнику привести меня.
— Ко мне тоже пришло послание. Я должна помочь вам во всем, — сказала сеньора.
— Где моя одежда?
— Она в комнате полковника. Я принесу все, что нужно.
— Вы так добры, — сказала Элеонора сдержанно. — Я бы хотела воды, чтобы вымыть волосы.
— Это проще сделать во внутреннем дворике.
Голос сеньоры Паредес прозвучал как-то странно. Действительно ли она хотела как лучше? Или это своего рода проверка? Может, женщина дает ей возможность выйти из комнаты и убежать, и все это — по указке полковника?
И если затворница воспользуется
Элеонора все же помылась в комнате, а сушить волосы вышла в патио. Она села под апельсиновыми деревьями, наблюдая за радужно переливающимися на солнце зелеными колибри, и ветерок, несущий аромат апельсинового цвета, быстро высушил ее длинные пряди. Бросив мимолетный взгляд на входную дверь, когда сеньора Паредес вышла на улицу купить перец, она увидела, что та оставила ее широко открытой.
Выбирая между розовым и зеленым платьями, Элеонора остановилась на зеленом. Было непривычно снова оказаться в корсаже и кринолине после двухдневной свободы от них. А когда она надела шелковые чулки и лаковые туфли, то почувствовала, что слишком одета, но зато почти непобедима.
Волосы Элеонора собрала на затылке и уложила как шиньон, в форме цифры восемь. Потом спустила его ниже к шее, а затем вообще распустила волосы свободными волнами, обрамлявшими с обеих сторон ее лицо, а после снова подняла высоко и укрепила короной. Волнистые локоны сияли в свете свечи, как полированная медь.
Сеньора предложила ей принести свежих диких гардений для украшения прически, но Элеонора отказалась. От запаха гардении ее немного мутило. Она взяла длинную нефритового цвета ленту, разрезала пополам и один кусок завязала на талии, сделав узел сбоку. Концы ленты свисали, украшенные соцветиями красной бугенвиллеи с дерева в конце галереи. Другую часть ленты она использовала в прическе, тоже украшенной цветами бугенвиллеи.
Занимаясь своим нарядом, она услышала, как вернулся Грант. Пришла сеньора, забрала пустой бак и отнесла его в комнату Гранта.
Элеонора была готова. Она села на стул и стала ждать. Прохладный ветерок с озера проникал через открытую решетку. Она встала и вышла на галерею, где после душной комнаты было гораздо свежее.
Фиолетовые ночные тени заполняли улицы между похожими на кубики домами. Стая голубей сделала круг над ней и устремилась к собору, откуда доносились последние удары колокола. Бледная до прозрачности луна уже доросла до трех четвертей. В воздухе мелькали темные пятна летучих мышей. Их противный писк то и дело перекрывал тихую, доносившуюся издалека музыку и смех, раздававшийся в увеселительном заведении на площади.
Элеонора вдохнула воздух, наполненный ароматом цветов и запахом пыли. Странная умиротворенность охватила ее. Душевное напряжение ослабело. Она вспомнила захватывающий рассказ Луиса, после которого очаровательно-невинной и легкой показалась ей собственная жизнь по сравнению с тем, что пришлось пережить Гранту. Вспомнив о его матери, она поняла, почему он так мало уважает женщин. Наверное, женщине нужна большая сила и храбрость, чтобы жить в диких краях, но никакие обстоятельства не могли простить бессердечность матери к собственному сыну. В конце концов, и ее кровь текла в его жилах. А сам он ни в чем не виноват.
Дверь ее комнаты открылась, вошел Грант с полотенцем на шее. Он был голый по пояс, взъерошенные черные волосы блестели после мытья.
Грант задержался на пороге, обводя глазами комнату, потом остановил взгляд на открытой решетке. Лицо его моментально напряглось, он медленно подошел к кровати и, протянув руку, коснулся платья Элеоноры, расправленного на постели. Затем потрогал пальцами парчу, уголки его рта приподнялись в улыбке, он снял одинокий красно-коричневый волосок и осторожно намотал его на указательный палец.
Элеонора слегка нахмурилась, а потом, вздохнув, двинулась назад, в комнату, через полосу лунного света, разлившегося по полу галереи. Железная решетка отозвалась легким скрипом, когда она проходила мимо. Грант стоял перед умывальником спиной к ней, отыскивая свой бритвенный прибор.
Глава 8
— Ум — это мощный инструмент. Однако мы еще не начали понимать его силу и то, как пользоваться этой силой. Правда, есть люди, способные управлять другими людьми, вдохновлять их, доводить до гнева или до слез. В Европе я изучал месмеризм — науку о животном магнетизме, открытом австрийским врачом Францем Месмером. Он, без сомнения, был в какой-то степени мистиком. Может быть, даже шарлатаном. Но он обладал широким кругозором и пытался использовать то, что чувствовал в силе разума, ради добра. Кроме того, он вполне преуспел в медицине. Есть подтверждение того, что в истории были замечательные случаи исцеления одной лишь естественной способностью организма лечить самого себя. И плюс психологический контроль Месмера за пациентом. Он добивался потрясающего облегчения боли без…
— Уильям, пожалуйста.
Уильям Уокер, разглагольствовавший во главе стола, умолк на середине фразы. Нинья Мария скривила губы в полуулыбке.
— Этот предмет интересен тебе, но я уверена, что Элеоноре, как и мне, скучно.
— Вовсе нет, — вежливо возразила Элеонора. — Мой отец тоже был поклонником Месмера. Он использовал некоторые формы гипноза, чтобы облегчить моей матери боль при родах — и когда рождался мой брат, и когда я сама.
— Правда? — холодно спросила Нинья Мария, и ее желтовато-зеленое муаровое платье сверкнуло при глубоком вздохе, вызванном нескрываемым раздражением. Сильно декольтированное платье открывало контуры груди, где на прекрасной золотой цепи расположился огромный топаз. Серьги с топазами сверкали в ушах, а ее прическу венчал султан, прикрепленный к волосам брошью. За спиной Ниньи Марии, в конце стола, стояла индейская девочка с блестящими глазами. Она держала веер из перьев канарейки, который уже носила на приеме. Девочка махала им все медленнее, а глаза, затененные густыми ресницами, неотрывно следили за тем, как ее хозяйка тянется к горке конфет в вазочке.
Элеонора перестала обращать внимание на недовольство дамы Уокера. Она научилась пропускать мимо ушей ее насмешки и не реагировать на вздорные манеры во время бесконечной трапезы. Ей было жаль девочку, которая вынуждена стоять и махать так долго тяжелым веером. В порыве сочувствия она взяла розовую конфету и дала ей.
Лицо девочки засияло от радости, она схватила конфету и, даже не поблагодарив, сунула в рот.
— Сеньорита Виллар, — сказала испанка, — я вынуждена просить вас не подкармливать мою служанку. Ее нельзя портить, ей не полагается просить объедки со стола.