Порочный ангел

Блейк Дженнифер

Этого человека любили, его навещали. Многие из посетителей были членами фаланги, приехавшими из Панамы в Новый Орлеан. Дом Элеоноры стал Меккой для тех, кто действительно или по ошибке считал себя законным гражданином республики Никарагуа. Некоторые из приходивших нуждались в еде, крыше над головой на день-другой и деньгах, чтобы вернуться домой. Элеонора, прекрасно понимавшая, что это значит — устать душой и телом и остаться без денег, без угла, — была рада сделать все, что может. К ней относились с большим уважением, может быть, из-за присутствия слуг или полковника Генри, а может, потому, что в ней

самой что-то вызывало уважение. Она не думала, что, возможно, по городу ходят слухи о потоке мужчин, входящих и выходящих из ее дома. Она не могла себе позволить об этом думать. Пусть думают, что хотят. Ближе к концу августа число посетителей стало уменьшаться, исчезли знакомые лица. Одним из последних был тот светлоголовый мальчик с мягким южным акцентом, пытавшийся защитить Элеонору в день ее ареста в госпитале. Он пришел поблагодарить ее, пожелать счастья, и сказал, что собирается домой, на маленькую ферму в холмистой части Северной Луизианы, на ферму, которую, он надеялся, никогда больше не оставит. К середине сентября все уехали, кроме полковника Генри. Скоро Элеонора снова останется одна.

Не совсем, конечно. У нее есть Майкл, сын, с прекрасными черными волосами, смуглой кожей, с карими, блестящими, как каштаны, глазами. Пять месяцев — прекрасный возраст, ребенок редко плакал, только когда хотел есть или ему требовалось сменить пеленки. Он неизменно привлекал внимание мужчин, которые не могли удержаться, чтобы не подхватить его с подстилки во дворе, где он проводил время.

Элеонора опустилась на колени и заговорила: с Майклом. В воздухе пахло осенью, с деревьев падали листья, один, дубовый, приземлился на подстилку, она вынула его из крепкого кулачка ребенка. Он учился сидеть один на подушечках, и иногда ему удавалось постоять несколько минут, собрав все свои силенки. Она посадила его, поддерживая обеими руками и улыбаясь от полноты материнского счастья, когда какой-то звук сзади привлек ее внимание.

Элеонора не слышала звонка колокольчика и подняла глаза, ожидая увидеть полковника Генри или старую няню, которая должна прийти и взять Майкла, чтобы уложить спать. Перед ней стоял Грант, а рядом с ним — седовласый джентльмен благородной наружности, в котором Элеонора сразу узнала Дона Эстебана графа де Ларедо.

Мрачное выражение на лицах мужчин насторожило ее. Она инстинктивно потянулась к ребенку, подхватила его и прижала к себе. С ребенком на руках, запутавшись в своих пышных юбках, она с трудом поднялась. От удивления и непонятного волнения Элеонора забыла поздороваться.

— Как вы сюда попали? — Строго спросила она. — И что вам угодно?

Ответил Дон Эстебан:

— Что касается того, как мы сюда вошли, то джентльмен, только что вышедший отсюда, объяснил нам, где мы можем вас найти, и уверил, что нам будут рады. Что мне угодно? Вы, должно быть, знаете, Сеньора, что я приехал за своим внучатым племянником, новым графом.

Элеонора взглянула на Гранта. Его лицо было бесстрастным, казалось, он ничего не слышал, а изучал личико ребенка без всякого интереса.

Усилием воли Элеонора ровным голосом сказала:

— Вы дезинформированы.

— Думаю, нет, сеньора. У меня есть копия записи о крещении ребенка. И я переписывался с вашим любовником, человеком по имени Кроуфорд. Он послал

мне копию с угрозой раскрыть тайну рождения, если я не заплачу ему. Но, боюсь, вы оба ошибались — я никогда бы не узурпировал место, по праву принадлежащее наследнику титула. К тому же я убежден, что вы не достойны опекать ребенка столь высокого происхождения, если согласились использовать его таким образом. Поэтому я пришел забрать его в Испанию. Вы, конечно, можете сопротивляться. Я и не ожидаю другого, ведь вы имеете такое состояние, но это состояние может быть использовано против вас.

— Позвольте, — прервала его Элеонора, и ее голос окреп. — Ни о какой угрозе я ничего не знаю, я отрицаю свое участие в этом. Для чего мне шантажировать вас, если есть неоспоримые доказательства рождения моего ребенка? Почему я не могу потребовать титул и деньги, будучи вдовствующей графиней? Более того, для чего все это, если ребенок вообще не ваш внучатый племянник?

— Но акт о крещении…

— Это маленькая хитрость, чтобы ребенок не оказался без отца, — уже не заботясь о словах, сказала Элеонора.

— Вы хотите сказать, что ваш ребенок незаконный и был зачат после смерти моего племянника? Я не могу поверить. Насколько я понял вашу натуру…

— Мне очень жаль, что ваше длинное путешествие оказалось напрасным. Извините, что я не могу вас отблагодарить, связав себя с вашим именем с помощью ребенка. Но отец ребенка — не Луис де Ларедо.

Старик покачал головой.

— Может, вы боялись, что его у вас заберут, если вы предъявите права на титул? Я думал, что вы и этот сеньор Кроуфорд надеялись удержать дитя и вымогать деньги, получив свою часть пирога, как говорят англичане.

— Вы можете делать свои выводы, Дон Эстебан, относительно меня как матери слишком осторожной или как о чудовище, способном использовать ребенка в качестве инструмента для шантажа. Но вы не получите его ни в том, ни в другом случае.

— Возможно, нет, — с достоинством сказал старик. — Но я должен вас просить открыть мне имя отца ребенка, человека, к которому вы бросились сразу после венчания, не успев овдоветь. Я надеюсь, что вы предоставите мне это важное доказательство в знак доброго отношения.

Невольно Элеонора посмотрела на Гранта, надеясь в глубине души, что он выскажет претензии на отцовство. Но он ответил ей спокойным взглядом. Странно, что он позволил Дону Эстебану учинить такой допрос. Терпеть обвинения в ее адрес в присутствии посторонних — не в его характере. Наедине — другое дело. Ребенок, которого она прижимала к груди, почувствовал нарастающее напряжение и заволновался.

Ответом на вопрос явилось вмешательство третьего мужчины, заговорившего в наступившей тишине.

— Мне не нравится этот вопрос, — сказал полковник Генри преувеличенно недовольным тоном. — И, кажется, леди он тоже не нравится. Более того, я возмущен — как вы можете стоять здесь и предъявлять обвинения ангелу, всеми уважаемой Элеоноре? Я думаю, мне следовало бы выставить отсюда вас обоих. Но в то же время я подумал, что смогу кое-что рассказать вам, пусть это прольет немного света. Да, сэр, я очень рад, что вернулся сюда и выяснил, хотела ли мисс Элеонора видеть вас обоих, а не пошел выпить в свой кабак, потому что у меня есть нечто для вас интересное.