Порочный босс для тихони

Арская Арина

— Ку-ку, — оказавшийся за спиной Евгений сгребает меня в объятия, ловко хватает за правое запястье и надевает на безымянный палец кольцо из проволоки. Я издаю сиплый стон и замираю в его руках, глядя на нелепое, но невероятно милое и трогательное украшение на фаланге.

— Ты ей особо дурить не позволяй, — заявляет правая старушка, — любим мы по молодости бегать от женихов.

— А чего бегаете? — Евгений внимательно смотрит на бабулек.

— Так страшно, милый. От вас же неизвестно чего ждать в семейной жизни. В любви вроде клянетесь, а как оно на деле

потом будет никто не даст гарантий, — печально отвечает средняя старушка и глядит поверх кустов шиповника. — Вот мой так красиво ухаживал, а потом через год оскотинился, а мне деваться уже некуда. Я с лялькой на руках, а мать сказала, что не пустит на порог, потому что раз вышла замуж, то живи.

Перевожу взор с кольца на бабусек, и те синхронно вздыхают. Видимо, каждой не очень повезло с семейной жизнью, потому что их мутные глаза полны печали и сожаления.

— Так, — Евгений подхватывает меня на руки, — вы мне тут мою невесту не пугайте, она и так пуганная. Вон как резво бегает.

— Раз бегает, то причина есть, — покряхтывают ему в спину.

— Нет причины, — он разворачивается к ним, и я робко складываю ручки на груди.

Меня поймали, и теперь я буду просто молчать и наслаждаться своей слабостью, силой и наготой Евгения. Как же приятно, когда тебя берут на ручки.

— Просто вот такая она. Она два месяца не желала признавать, что я в ней очень заинтересован.

— Неправда, — поднимаю на него возмущенный взгляд. — Не был ты заинтересован.

— Правда, Аля, — разгневанно смотрит на притихших старушек.

— Так был заинтересован, что на вечеринки с оргиями ходил и Валерию потрахивал в кабинете у меня под носом? — меня саму пугает переменчивость моего настроения от умиления до ярости и ревности.

— Что бы я ни сказал, все будет использовано против меня, — выдыхает через ноздри и шагает прочь от пунцовых старушек, которые, вероятно, смутились от оргий.

— А тебе и нечего сказать в свою защиту, — обиженно поджимаю губы.

— Я же тогда и не думал, что буду тебе кольцо из проволоки от бутылки шампанского крутить, — утомленно вздыхает Евгений.

— А я вот…

— А вот могла бы зайти ко мне в кабинет и сказать, что к чему.

— Ага, — зло ворчу я. — Ты бы тогда меня склонил к непотребствам и уволил! Знаю я тебя. Я сразу поняла, какой ты, когда тебя увидела.

— Какой?

Евгений останавливается и обращает на меня надменный лик оскорбленного божества. Какой он красивый, когда злиться, и глаза его ледяными осколками режут мою душу.

— Поцелуй меня.

— Нет, — холодно отвечает он, а уголки губ едва заметно вздрагивают в улыбке, что рвется на свободу.

— Ты же мне предложение сделал, — убираю с лица запутанные волосы, готовясь к страстному слиянию с полуголым принцем в поцелуе.

— И что?

— Ты просто обязан меня поцеловать, — проникновенно шепчу я, — иначе предложение не имеет силы, даже если я согласилась.

Евгений горделиво наклоняет ко мне лицо, и я обвиваю его шею руками, решительно въевшись в его губы. Поцелуй наш неловкий, жадный и надрывный, и именно

о нем я буду помнить и после смерти.

Дверь подъезда со скрипом открывается, и я сквозь учащенное и громкое сердцебиение слышу детское и недовольное “Фуууу” и раздается истеричный женский голос:

— Не при детях же!

Наша трепетная связь рвется, и мы смотрим на злую и бледную женщину с дулькой на макушке. Она держит мальчика лет семи за руку и презрительно буравит меня взглядом, будто я принудила Евгения к поцелую.

— Фуууу, — канючит мальчик, — у тети носки дырявые и пятки грязные.

Женщина вздрагивает, смущается и тянет сына прочь, а он продолжает жаловаться, какие у меня противные пятки и жуткие носки с огромными дырками.

— Ты такой же будешь? — Евгений провожает взглядом уставшую и неряшливую мать с громким сыном.

— Не знаю, — едва слышно отвечаю, — я не могу ничего тебе обещать.

Евгений смотрит мне в лицо, молчит, и с угрозой заявляет:

— Все равно не отвертишься, и будь добра дверь открой.

Я тяну руку к панели домофона и набираю номер квартиры. Через минуту отвечает строгий Владимир:

— Догнал?

— Догнал, — также сердито отвечает Евгений.

— Поговорил?

— В моем понимании поговорил, — сводит брови вместе, и между ними пролегает такая же морщина на переносице, как и у его отца.

— А что скажет секретарша-дефис-невеста?

— Скажет, что я разговором не удовлетворена, — капризно отзываюсь я.

— Па, открой дверь, а? Мы тут детей пугаем ее грязными пятками, — шипит Евгений. — И ты как бы тоже не очень разговорчивым всегда был.

Раздается звуковой сигнал и я тяну на себя ручку двери.

— А нам все равно надо поговорить, — шепчу я, когда мы оказываемся в подъезде.

— Да сколько можно разговаривать? — если бы у Евгения была третья рука, он бы ею накрыл лицо. — Аль, давай мы с тобой все разговоры сведем к жаркому сексу? Это тоже сближает.

— И очень тебя сблизил секс с другими женщинами?

Евгений обреченно и громко клокочет, переступая со ступени на ступень, и я замолкаю. Окей, я тоже буду молчать и молча выйду за тебя замуж, и молча буду жить с тобой под одной крышей.

— И почему именно мои пятки не угодили? — восклицаю я через минуту. — Ты вообще голый шастаешь!

Да, план поиграть в многолетнюю молчанку с треском провалился.

— Я в брюках. Это почти одет.

Если бы я выскочила в одних брюках или юбке, то думаю, что бабки меня бы вениками избили и вызвали полицию.

— И уверена, пятки у тебя будут погрязнее моих, — прибегаю к последнему аргументу, чтобы хоть как-то убедить Евгения в том, что не только я тут чокнутая истеричка с черными от пыли пятками.

— Определенно, Аля. Просто мои пятки сокрыты от глаз любопытных и брезгливых детей, — тихо и серьезно объясняет мне простые истины Евгений. — А к моему торсу нет никаких претензий, потому что я хорошо сложен и чистенький.

Представила Евгения в разводах грязи, пыльного и в мазуте, и понимаю, что его оправдания лишь кокетство.